Вы улыбнулись? Понимаю…Конечно же это название возникло не само по себе.

Первым импульсом к его возникновению послужила фраза, оброненная, возможно, полушутя одним профессором: «Женщина – композитор это, во-первых, не женщина, а  во-вторых – не композитор!» Эта фраза меня сильно задела. Тогда же я лишь улыбнулась ему в ответ, загадочно и самоуверенно, а затем посмотрела ему вслед – уничтожающе! Мне страстно захотелось всей своей жизнью, всей своей будущей деятельностью доказать и ему и себе, что это не так! Надеюсь, что у меня это получилось…

Во второй раз этот вопрос возник для меня, когда я отчётливо поняла, что я – не фанат! Я видела с каким иступленным фанатизмом, порою полной самоотречённостью, отдаются своей творческой работе мои знакомые композиторы - и мужчины, и женщины. В себе же я этой самозабвенности никогда не замечала. Я любила жизнь, позволяла себе отвлекаться, увлекаться, забываться… Но всегда при этом возвращалась к роялю, к моим музыкальным мыслям, идеям, партитурным листам. Считала, что всё, что со мной происходит в реальной жизни, все мои переживания и настроения – прекрасный и очень искренний, достоверный материал для моих будущих опусов. Будь то музыка, стихи или даже картины…

В третий раз вопрос о том, композитор ли я, посетил меня, когда я поняла, что та стилистика, в которой для меня было совершенно естественно сочинять, не совсем соответствовала «устремлениям времени»…

Это был период поиска нового, необычного, свойственного композиторам 70-х и 80-х годов, моим друзьям. Как теоретик и как интересующийся всем, что происходит нового в музыкальном мире, человек я прекрасно понимала и отдавала себе отчёт  в том, что в настоящее время является «актуальным». Но меня не тянуло к этим поискам и я оставалась «верна себе». Таким образом, та известная доля традиционализма, опора на музыку Равеля, Дебюсси, Прокофьева, стали для меня своеобразным якорем… Но это было для меня так естественно, так гармонировало с всем строем моей души, что всё остальное можно было бы расценить, как предательство себя самой, своей сути и…трусость!

Так что же, композитор я или нет? Ответ пришёл просто, ошеломляюще просто. Да, я – Композитор, но… от слова Композиция. Вот в чём заключается суть моего призвания. Я люблю сочинять, создавать различные композиции, а вот из чего, из какого материала – это уже другой вопрос. Об этом стоит рассказать отдельно…


Глава II. Музыкальный стиль как краска на палитре

В поисках своего собственного музыкального стиля – нового, ни на что не похожего, ошеломляюще свежего и в то же время убедительного – я блуждала недолго. Эти поиски, к моему счастью, быстро закончились и приобрели в моих воспоминания трагикомический привкус.

А дело было так. В детстве, когда я начала активно сочинять и предавалась этому полумистическому состоянию всем сердцем и Душой, я, сама того не сознавая, находилась под сильным влиянием классики. Прежде всего, это были произведения, которые разучивала и исполняла моя мама. Особенно я любила слушать в её божественном исполнении «Грёзы любви» Листа, вальсы и ноктюрны Шопена, прелюдию Рахманинова Cis-Moll и его же Элегию, сонаты Бетховена. Из радио-  и телеэфира до моего слуха в 60-е годы тоже доносились в основном классические произведения или же песни, написанные во вполне традиционном стиле.

На всём этом «благозвучном» фоне стали разворачиваться мои первые композиторские опыты. Я что-то чувствовала, что-то искала, хотелось куда-то «прорваться»… Вдруг обнаружила увеличенное и уменьшенное трезвучия, потом целотонный звукоряд – понравилось! Дальше пошли неожиданно свежие сопоставления аккордов, лады с повышенными и пониженными ступенями, эксперименты с формой, размытые окончания фраз и т.д. Мелодии мне хотелось насытить смелыми интервальными скачками, освободить, по возможности , от жёстких ритмических каркасов. В общем, в то далёкое время, которое зовётся «детство золотое», я свято верила, что мне суждено удивить Мир! Я поведу корабль Музыки к новым, неведомым берегам… Я и только я!

Так, одно за другим, возникали мои первые детские произведения: «Колдун», «Утренняя серенада», «Вальс Мальвины», «Снежное видение», «Сны» и т.д.
Но вот случилось непредвиденное – удар, после которого «Гора» моего величия стала медленно разрушаться и через какое-то время всё закончилось полным обвалом…

Случилось это в музее-квартире А.Б. Гольденвейзера, куда я попала на фортепьянный вечер. Исполняли Скрябина – эмоционально, проникновенно, страстно! До этого я никогда не слышала музыки этого гениального композитора. Маленькая, перепуганная и потрясённая до глубины Души, я сидела в углу съёжившись и практически вжавшись в стул. По дороге домой, идя по бульвару и подставляя своё заплаканное лицо медленно опускающимся снежинкам, я поняла вполне отчётливо, что «мне некуда больше спешить»! Оказывается – всё уже написано. Скрябин, его космическая музыка – это именно то, куда медленно, на ощупь направлялась моя ладья... Обиженная и униженная, я в то же время прониклась восторгом и глубочайшим почтением к этому композитору. До сих пор в своём репертуаре я сохраняю его поэтичнейший ноктюрн Fis-Moll и некоторые другие произведения.

Итак, поняв и приняв, что мне уже не суждено «потрясти мир», я всё же постепенно оправилась и… продолжила свои поиски. Что-то, как мне тогда казалось, всё-таки оставалось… Что-то очень сокровенное, что-то «только моё». Может – бǒльшая созерцательность, простота, игривость…
Да и характер, общий темперамент моей музыки были иными, чем у Скрябина.
Я успокоилась…

Но тут последовал новый удар! Он был не менее сильным и не менее разрушительным. Я впервые в жизни услышала в записи «Море» Клода Дебюсси. Дирижировал Э. Ансерме своим швейцарским оркестром. О Боже! Что за музыка, что за чудо! В ней весь мой природный и благоприобретённый пантеизм находили своё самое точное и самое непредсказуемое отражение. Я буквально купалась в этой  музыке, наслаждалась, покачиваясь на её волнах и подставляя себя звонко рассыпающимся в воздухе брызгам… Это было «моё море», мир моих ощущений, моих личных впечатлений и переживаний! Я во второй раз признала себя побеждённой и в то же время – бесконечно счастливой, т.к. в моей личной жизни появился очень близкий человек – Клод Дебюсси! Он и сейчас постоянно со мной, его выразительный портрет висит в моём кабинете, его произведения я постоянно держу в своём репертуаре, его партитуры не устаю изучать. Сразу, вслед за Дебюсси, меня накрыла своей мощной волной новая любовь – музыка Мориса Равеля. Это была Сонатина, которую мне дали разучивать. Помню, как я также заслушивалась «Паваной» Равеля, а потом поочерёдно стала влюбляться во все его произведения, изучать премудрости оркестровки, учиться у него мастерству…

Конечно же была в моём детстве и фантастически прекрасная, всегда неожиданно свежая, «дерзкая» музыка Сергея Прокофьева. Да и сейчас он всё ещё порой ведёт меня за руку, помогает со свойственным только ему одному юмором и парадоксальным мышлением «выпутываться» из тупиковых ситуаций, нередко возникающих при сочинении сложных композиций.

Одним словом, раз и навсегда поняв ещё в совсем юном возрасте, что те «новые берега», к которым я только снарядилась, те горизонты, которые я хотела открыть всему миру, уже благополучно освоены и открыты! И все эти превосходные мастера – Дебюсси, Равель, Прокофьев, Скрябин, ну и конечно же – классики, на которых я выросла, великодушно, чисто по-рыцарски, сняли с меня этот непосильный груз «первопроходца»!

Более того, они предоставили мне возможность «пользоваться» ими как…красками на палитре! Но это произошло значительно позже. В детстве же я всего этого не могла понимать и просто продолжала сочинять, сочинять, сочинять…
Без амбиций, без желания кого-то непременно потрясти, в совершенно естественной для меня манере… Я предавалась этому процессу, заботясь лишь о том, чтобы музыка соответствовала вдруг явившемуся мне образу!  По окончании Гнесинской школы по классу фортепиано, я поступила на теоретическое отделение Гнесинского училища. И тут в моей жизни появился Альфред Гарриевич Шнитке.
Это было в 1972 году, в период его так называемой «неизвестности», а потому, возможно, и доступности для нас – подростков. Нам очень повезло, т.к. он приходил к нам в группу теоретиков, показывал свои сочинения и много рассказывал. Мне было необычайно интересно – можно было задавать вопросы, философствовать… И тут я впервые столкнулась с полистилистикой, прочувствовалась ею и приняла, т.к. это было очень родственно моей душе. Возможно истоки этой «всеядности», этого восприятия различных стилей как строительного материала или как элементов декораций – носителей информации разных эпох и художественных течений – лежат в моём «театральном» детстве.

Начиная с четырёх лет, я снималась в кино и играла на сцене Академического Малого Театра детские роли в самых разных постановках. В сцену я была просто влюблена, да и сейчас люблю всё, что связано с театральным искусством. Костюмы, декорации, грим, звуковые эффекты… Калейдоскоп образов, стилей, времён. Настоящее здесь не имеет преимущества над прошлым, будущее – над настоящим. Всё идёт в дело, всё является лишь «строительным материалом» при создании спектакля. Так порой и лоскутное одеяло, если оно сделано со вкусом, с тонким чувством стиля, добротно, может стать настоящим шедевром!

Здесь важна прежде всего сама композиция, а значит весь груз ложиться на создателя, которого в данном случае можно назвать Композитором. Так, постепенно, я пришла  к тому, что мне по-настоящему интересно. Это – не поиск своего «неповторимого» языка, а поиск своей «неповторимости» в обращении с уже имеющимися стилями, даже со своеобразными «клише» - как с красками на палитре.

 Оттачиванию этого умения в большой мере способствовали занятия по гармонии стилей. Нам давали несколько тактов, по которым надо было угадать основные черты данного стиля, его особенности, возможно, отражающие какую-то конкретную эпоху или направление. А затем довести пьеску до логического конца, попросту досочинить. Форма должна была тоже соответствовать заданному тематизму, быть органичной, естественной.

Такие задания мне очень нравились. Кроме того, всё это мне очень помогло при работе над музыкой к кинофильмам и спектаклям, где режиссёры порой просто просили написать либо «Вальс Дунаевского», либо «музыку Нино Рота из фильма Феллини».                                                         

Глава III. Киномузыка без кино

В детстве я просто обожала кино! Могла бегать на одни и те же фильмы по сто раз и при этом каждый раз испытывала острые ощущения. Я искренне сопереживала героям, радовалась и огорчалась, хотя всё уже было давно известно наперёд… Всему «виной» была общая атмосфера фильма, в которую я «эмигрировала» с первого до последнего кадра и которая меня буквально обволакивала и не отпускала ещё долго после просмотра… Из чего же была соткана эта завораживающая Душу ткань? Какие компоненты принимали участие в этом Чуде, рождающемся каждый раз в моём детском сознании? Только ли в самом сюжете было дело? Конечно же – нет! Всё вместе – от игры актёров, их внешности, всего «зрительного ряда» до ярких и волнующих Душу музыкальных тем. И часто музыка, впервые услышанная мною в кино, уже навсегда сливалась с увиденным и пережитым. Как всё увиденное и пережитое навсегда сливалось для меня с этой музыкой…

Вот мой любимый Ихтиандр, неторопливо проплывающий по своему подводному царству под завораживающую музыку Андрея Петрова, а вот страшная и угловатая тема Фантомаса, такая же зелёно-синяя как и он сам…

В голове возникает огромное количество музыкальных образов, которые мне уже никогда не суждено отделить от фильмов, в которых они прозвучали впервые.
Вот эту-то магию киномузыки я и заметила ещё в детстве!

Но поначалу я, конечно, хотела стать «великой актрисой», играть в театре, сниматься в фильмах. Со временем, когда начала сочинять, предала свою первую мечту и увлеклась киномузыкой. Мне страстно захотелось принять участие в этом таинственном процессе – рождении киномузыки, создании неповторимого образа фильма.  Хотелось решать в музыкальных красках задачи, поставленные сюжетом, искать адекватные отражения зрительных образов, насыщать музыкальными ритмами ритм происходящего на экране… И надо сказать – мне с этим очень повезло!

Ещё во время обучения в Гнесинке меня пригласили во ВГИК писать музыку к фильмам дипломников. Это было очень интересно – знакомство с молодыми режиссёрами, сценарии, монтажный стол, запись музыки.

Всё впервые – новые, острые и незабываемые впечатления! В первом фильме речь шла о рождении ребёнка в барокамере. Для того, чтобы я как можно глубже прониклась происходящим (ведь исход был неизвестен!), молодой режиссёр Лёня отвёз меня на совершенно реальные роды, которые я смогла наблюдать собственными глазами! Что и говорить – музыку я написала уже в метро, на обратном пути!

 Я сидела в несущемся полупустом вагоне нога на ногу и аккуратно разлиновывала свободные листочки в маленькой записной книжке…Молодец, Лёня! Тема действительно получилось очень проникновенной…

Этой работе, правда, предшествовали несколько дипломных спектаклей в
ГИТИС-е. Хотя музыка к театральным постановкам для меня является чем-то другим, чем киномузыка, но всё же есть много общего… Это был курс Юрия Завадского и ставили мы «Разбойников» Шиллера и «Не стреляйте в белых лебедей» Васильева. Работа была очень увлекательной и надолго запомнилась. Долгие посиделки с режиссёром, бурные обсуждения декораций – символов. И, наконец, сами спектакли, где мне приходилось играть на иструменте…

После окончания Гнесинского Института я сразу же попала на киностудию Центрнаучфильм. И тут полились, как из рога изобилия, заказы на фильмы для детей, фильмы о животных, о природе и т.д. Обо всём этом можно было только мечтать! Я буквально купалась в этом счастье. Сценарий, утверждение музыкального материала, секундомер, партитура, запись… И всё это в кратчайшие сроки да ещё и с первоклассным оркестром кинематографии, первоклассными дирижёрами – Э. Хачатуряном, К. Кремцом, С. Скрипкой!

Лучшей творческой лаборатории трудно было себе и представить. А ещё и бесценное общение с режиссёрами – А.М. Згруриди, Ю.И. Даниловым,
Б.А. Загряжским и др.

Я могла сколько угодно фантазировать, пробовать различные оркестровые краски – и всё это не в теории, а на практике! Я необыкновенно раздвинула в этот период горизонты своих познаний. Кроме того, мне доставляло неописуемое удовольствие переноситься из одной эпохи в другую, попутно изучая особенности музыкальной культуры того времени и той страны, о которых идёт речь в фильме.

Вот по берегу моря бредёт древнегреческий философ, а вот птичка – серпоклюв в горах Тянь-Шаня… Под сильным впечатлением от картинки и изученного материала почти в одно мгновение возникает музыкальное решение и уже навсегда сливается с отснятыми метрами киноплёнки!

Изучение культуры и музыкально-поэтического фольклора сорбов –славянского народа, жившего с древних времён на территории современной Германии породило на свет некий симбиоз. В темах к фильму «Treffe» я соединила ощущения от немецкой романтики и народной музыки сорбов…

 А вот работая над музыкой к фильму «Встреча перед разлукой» (по рассказу Тельпугова «Парашютисты») мне пришлось по просьбе режиссёра В. Храмова написать «старинный русский романс» на стихи Лермонтова и … «вальс Дунаевского»! Конечно же это не было откровенной стилизацией, т.к. я всегда пишу «от первого лица», но всё же элемент музыкальных «декораций» и «костюмов» во всём этом присутствовал в большой степени!

Работа в кино увлекала меня всё больше и больше и была для меня настоящим праздником. Но в начале 90-х годов обстоятельства моей жизни резко изменились. Я вместе с семьёй переехала жить в Германию, где полностью ушла в преподавание…

Моя работа в кинематографе прервалась и мечта, лишь частично осуществлённая, казалось застыла навеки… Что было делать? Ведь моя потребность сочинять киномузыку наполняла мою Душу и неустанно искала выход! И тогда я вспомнила случайный разговор с одним музыкантом из Оркестра кинематографии на остановке в Москве. Он попросил меня сделать сюиту из музыки к фильму, запись которой только что состоялась. Ему очень понравился мой вальс и он пытался убедить меня в том, что музыка к этому фильму имеет право на самостоятельное существование. Тогда, правда, я не придала этому большого значения, т.к. впереди маячили новые заказы на киномузыку. Но потом, через много-много лет, этот разговор мне ярко припомнился…Но мысль побежала ещё дальше! Не делать сюиты из уже написанной мной киномузыки, а писать киномузыку в виде сюит для «несуществующих» фильмов. Самой выбирать или, даже, придумывать сюжеты, «включать» воображение, выстраивать перед внутренним взором зрительный  ряд, «рисовать» персонажей, моделировать ситуации, настроения, создавать особый колорит… Одним словом – взять всю свою работу в собственные руки. Стать одним единственным властелином, совместив в себе самой и сценариста, и режиссёра, и оператора, и композитора. Даже актёров, с их характерной и неповторимой внешностью, особой манерой поведения, передать в музыкальных образах…

Вдохновляла при этом и мысль о том, что мне в этом случае не придётся прибегать к сюжетам, которые были бы мне не очень интересны, а порой и вовсе чужды. Как часто бывает так, что гениально сделанный фильм в сущности рассказывает о каких-то ворах и убийцах, о какой-нибудь неприглядной истории из жизни мафии… Но за счёт выдающегося режиссёра, а так же сценариста, оператора, композитора и артистов – завораживает до слёз, заставляет сопереживать всем этим злодеям и даже… влюбляться в атмосферу фильма! Вспомним, хотя бы, «Крёстного отца»! Перспектива подобной работы всегда настораживала и пугала. Отказаться трудно, а писать – неприятно… А вот симфонические сюиты к «несуществующим» фильмам, так называемая «киномузыка без кино» - это совсем другое дело!   

Так, один за другим, стали появляться на свет новые оркестровые опусы и, прежде всего, на сюжеты из моих любимых сказок Андерсена. Начало, правда, положила симфоническая Фантазия «Русалочка», которая родилась ещё в начале 80-ых годов в качестве моего дипломного произведения. Затем последовали сюиты: «Гадкий Утёнок», «Дюймовочка» и «Снежная Королева». Кто же мог ещё больше вдохновить меня и разбудить моё воображение, как не мой любимый сказочник – этот чистый и прекрасный Ханс Кристиан Андерсен? В его сказках воплотился для меня весь мир, всегда старый и всегда новый! Они, словно Библия, зашифрованы в изящную форму – коротких, но очень ёмких по смыслу и философской глубине притчей.
           
Прикасаясь к Андерсеновским сюжетам не приходится идти на компромисс со своей совестью или делать что-то мало интересное. Например – расцвечивать яркой и выразительной музыкой бездарные сценарии или вялую и серую режиссуру! До Андерсена, дал бы Бог, дотянуться, чтобы  не испортить. Да и к тому же, сочиняя музыку к андерсеновским сказкам, я всегда думаю о той пользе, которую всем этим можно принести детям. Ведь они, вживаясь в музыкальные образы, ещё ярче и глубже проникаются смыслом сказок, сопереживают. Музыка помогает им расставлять важные и нужные акценты в Душе, возможно, ещё и не полностью осознавая всего происходящего. Всё это может в большой степени предопределять их дальнейшее развитие и становление как личностей в нравственном смысле. Давать опору на христианские ценности…

Не могу удержаться, чтобы не рассказать о том, как живя уже в Германии, недалеко от старинного города Бремена, у меня появилась возможность самой «на минуточку» преобразиться в Андерсена! И вовсе не оттого, что я такого высокого о себе мнения, а, скажем, скорее от восторга и одновременно – от печали, что уже нет настоящего Андерсена… Он бы непременно смог отразить в своих сказках мой восторг! А восторгаться было чем. Ибо мы с моим мужем Теодором оказались хозяевами совершенно замечательной картинной галереи «Stoll», расположенной в самом сердце Бремена – сказочном Шнуре.

Для меня – москвички, с детства влюблённой в атмосферу андерсеновских сказок, было всё это ни чем иным, как ожившей сказкой с декорациями в натуральную величину. Боже мой! Эти «игрушечные» разноцветные домики с ажурными кустами роз, прихотливо вьющимися по стенам! Эти узенькие улочки, аккуратно уложенные булыжной «чешуёй», крохотные проходы между домами, окошечки со старинными ставенками, выразительные рисунки, фигурки и надписи… Всё это меня буквально завораживало и погружало в старую-старую сказку, которую , казалось, кто-то постоянно нашептывал мне на ухо! А зимой, когда опускались сиреневые сумерки и с неба, словно ангелочки, медленно кружась падали крупные снежинки… Ощущение сказки переполняло мою Душу и отчаянно рвалось наружу!

Вот тут-то и пришло на ум самой стать «Андерсеном». Я рискнула написать три сказки под общим названием – «Волшебные сны старого Шнура». Туда вошли сказки: «Денис», «Ворон и Художник» и «Сюзанна-Бабочка». По сути они были для меня кинофильмами, придуманными мной, вписанными в декорации старинного Бремена, к которым я тут же придумала музыку. А кубинский художник Папучо (Jorge Lazaro Perez) нарисовал очень яркие и выразительные иллюстрации.

Таким образом родились ещё три симфонические сюиты из «киномузыки без кино» в оркестровом и фортепианном вариантах.

Не могу не вспомнить и о работе над симфоническим Триптихом «Илья Муромец», который был заказан мне Дмитрием Орловым, руководителем Государственного академического оркестра, замечательным музыкантом и дирижёром. Тема – героическая, очень «мужская», явно не моя… Долго не могла я приступить к этой работе, но вдруг меня осенило! Ведь Илья Муромец только потом становится героем – богатырём! Поначалу же он – страдалец, беспомощный, прикованный к постели… Вот и старцы – калики перехожие, вот пьёт чудотворный напиток, словно Веру Святую в себя впитывает и… исцеляется! А уж потом начинаются все его «геройства»! Сила богатырская из него исходить начинает. И опять – кино! Вижу, слышу, пишу!... В воображении рождается фильм-триптих и чудесное превращение беспомощного страдальца завершается триумфальной победой!
По иронии судьбы премьера «Ильи Муромца» состоялась не в России, а в Германии. Произведение исполнил симфонический оркестр «Klassische Philharmonie NordWest».
Интересная история предшествовала и сочинению симфонической сюиты «Давид и Голиаф» на тексты из Библии. В отличие от «Ильи Муромца» мне её никто не заказывал. Просто я обещала, в самом высоком смысле этого слова, ее сочинить, если с нами ничего плохого не случиться во время путешествия по Израилю. Давид, правда, всегда был одним из самых любимых мною библейских персонажей, наряду с Иосифом и пророком Даниилом. Ещё в далеком детстве я влюбилась в его лицо, так выразительно претворённое в мраморе великим Микеланджело. Потом была потрясена мужественным вызовом великану Голиафу – поистине геройскому поступку юного существа! И вот, сидя в самолёте, летящем в Тель-Авив, и трясясь за свою жизнь и жизнь своей семьи, я дала слово…написать произведение, посвящённое Царю Давиду! И снова на помощь пришёл фильм, который я сама придумала, просмотрела  на «монтажном столе» своего воображения и написала к нему музыку. Так появилась новая сюита из музыки к фильму «Давид и Голиаф», которого никто никогда не снимал!


Глава IV. «Королевское Крыло»

А как я стала композитором? С чего же всё это началось? Мне кажется – с Рояля! По-французски Рояль – королевский, по-немецки – Flügel, т.е. крыло. Видимо, по форме… У меня же получается – Королевское Крыло, и не только вследствие перевода и совмещения двух этих значений, но и по самой сути! Ну а как ещё лучше можно назвать этот поистине королевский инструмент, в особенности если он сыграл в твоей судьбе такую важную, а возможно даже и определяющую роль? Ведь для меня с самого рождения и через всю мою сознательную жизнь, он был самым настоящим «крылом», которое меня защищало, возносило и давало возможность мне «парить над суетой», перемещаться во времени и пространстве. Оно позволяло мне оставаться свободной и независимой, восхищаться самой и восхищать других! А поскольку Крыло было «королевское», то я могла чувствовать себя везде, и всегда «принцессой».

Вот меня иногда спрашивают, почему я не захотела сделать права и водить машину? А зачем? Рояль заменил мне и это! Скорость, ветер, риск, лихие повороты, почти мгновенные перемещения из одних состояний в другие! Тесное взаимодействие с окружающими, в данном случае с композиторами и публикой – всё это даёт мне мой верный «Пегас» - мой Рояль! И если бы мне пришлось выбрать какое-нибудь «священное животное» для поклонения, я бы непременно выбрала трёхногий Рояль, улыбающийся миру своей широкой, чёрно-белозубой улыбкой и завораживающий Душу восхитительным тембром!

Началась же моя страсть в раннем детстве. Сколько я себя помню, столько помню я наш Рояль «Grotian-Steinweg» - чёрный, блестящий, с глубоким и сочным звуком, который занимал в нашей квартире поистине королевское место! И это место полностью подтверждалось восхитительной, проникновенной и глубоко вдохновенной игрой моей мамы. Музыка, а это в основном была классика, окутывала мою Душу, проникала в сердце, будоражило сознание ещё задолго, как я начала что-то понимать. Я просто жила в ней… И всё это волшебство происходило от Рояля! Как было мне его не обожествлять? Как было не поклоняться его божественному могуществу, мистическому воздействию на Душу, не отдаваться его всеобъемлющей власти? Подолгу просиживала я в детстве под роялем, полагая, что только там акустика достигает своего совершенства!

Любила наряжаться и танцевать, попросту импровизировать под музыку. А когда немножко подросла , стала пробовать сочинять. Я как бы извлекала из Рояля нечто уже существующее в его таинственных недрах…  И это чувство восторга, с одной стороны, и защищённости с элементом «возвеличивания» - с другой стороны, сопровождали и продолжают сопровождать меня на протяжении всей моей жизни. Радость или печаль, одиночество или весёлый вечер с друзьями – всё разделял со мной мой верный друг! Он помогал, спасал, утешал и праздновал вместе со мной! И всегда, как верный Рыцарь, он без остатка отдавал мне своё благородное сердце!

Мне кажется, что каждая женщина мечтает о таком Рыцаре, который бы её любил, был бы ей безраздельно предан и служил бы ей на протяжении всей её жизни.
У меня же именно таким Рыцарем с детства был Рояль! Вот уж кто меня ни разу не предал! В данном случае я говорю не о каком-то конкретном инструменте, и вовсе не о том, с которым я выросла, как бы он ни был хорош… А о рояле – вообще. Без него любой дом, даже самый роскошный, был бы для меня безмолвной пустыней – мёртвой, гнетущей, парализующей Душу! А с ним…Об этом тоже невозможно умолчать! Повсюду, даже в чужой стране, в совершенно незнакомой новой обстановке, я тут же могла почувствовать себя как дома! Стоило мне только открыть крышку, сесть и взять первые аккорды, а ещё лучше сыграть До-мажорную прелюдию Баха, так называемую «Ave Maria»…

Играю, словно погружаюсь в ласковые волны обволакивающих Душу знакомых гармонических переливов, смотрю через окно на небо, на облака, на деревья – и всё то, что только что было чужим и незнакомым, становится родным и поселяется в моём сердце. В такие минуты отчётливо понимаешь, что мы живём не только на Земле, но и, прежде всего, под Небом! Именно это яркое и незабываемое ощущение посетило меня в очень ответственный период моей жизни.

Речь пойдёт о нашем переезде в Германию. Как и всякая перемена места жительства, а в особенности отрыв от Родины, от родного языка, менталитета, привычного понимания себя в окружающем тебя мире, переезд в другую страну – явление очень болезненное. Скорее, всё это можно сравнить с хирургической операцией под общим наркозом, где после пробуждения наступает долгий, а порою и очень трудный период адаптации. Как бы удачно не складывались обстоятельства – это всего лишь внешняя сторона дела! А вот внутри, в глубине вашей Души, в сердце, в подсознании… Все эти сложнейшие процессы предстоит пережить, перетерпеть, приспособиться, не сломаться. И тут приходят на помощь «соломинки», за которые вы судорожно цепляетесь, чтобы помочь себе и своим близким. Моей же «соломинкой», величиной с подъёмный кран, и на этот раз оказался Рояль! Мой верный рыцарь и тут был рядом. Он поднял меня на своё могучее крыло и гордо, по-королевски перенёс из одной жизни в другую – неведомую и загадочную…

Я словно Дюймовочка перелетела на нём в волшебную страну эльфов и цветов, где меня ждали увлекательные приключения, испытания, победы и вообще масса всего совершенно удивительного!

Я говорю, конечно, о своих глубоко субъективных ощущениях и пользуюсь метафорами, без которых в данном случае было бы трудно обойтись!

Так вот, оказавшись в Германии, первым моим приобретением стал рояль «Toyo» - чёрный, элегантный, лакированный красавец с ярким, глубоким и очень «сочным» звуком. Он украсил собой не только просторную гостиную, но и наполнил своим чарующим звуком всё прилегающее пространство. Звуки долетели до слуха живших вокруг людей, резонанс был поистине велик! А его последствия тут же подняли меня над «суетой сует», посадили на «трон» и, в своём роде, «короновали». Я опять, уже во второй раз, почувствовала себя Дюймовочкой, перенесённой Ласточкой в страну Эльфов и посаженной в прекрасный белый цветок!

Неужели Андерсен, мой любимый датский сказочник, сочиняя эту чудесную сказку, предвидел возможность бесконечных и разнообразных трактовок этого мудрого сюжета? Наверное – да! А спасённая Ласточка – это Рояль, который ты спасаешь от безмолвия, подобного тихому умиранию, и оживляешь своей игрой. Пробуждается биение его сердца, рождаются звуки, краски, ритмы – прекрасная Музыка!

Итак, спасаясь сама от психологических последствий «переезда» при помощи Рояля, мне предстояло если не спасти, то по крайней мере «приютить и обогреть» огромное количество жаждущих прикоснуться к музыкальному Чуду Души! На мою игру, на волшебные звуки рояля, разносившиеся из наших окон и одухотворявшие фантастические пейзажи заповедного леса, стали слетаться и дети, и взрослые – «от мала до велика». Даже птицы по-своему ярко реагировали – не то подпевали, не то соревновались!

Вскоре я открыла частную школу Музыки и Искусств под названием «Klavier und Phantasie». А через некоторое время – Интернациональный Центр Искусств, где регулярно устраивались выставки, концерты, музыкально-поэтические вечера. Мне очень хотелось сводить вместе музыкантов, художников и поэтов из разных стран, представлять их искусство местным жителям, способствуя тем самым интеграции и взаимному духовному обогащению.

Через искусство, не требующее перевода, мне представлялось это наиболее возможным!
Эти годы были наполнены не просто радостью, но какой-то возвышенной духовностью, можно сказать «парящим блаженством», поднимающим высоко над действительностью, над прозой жизни и ничтожными мыслями. И я парила над всей этой «суетой» уже не одна! Со мною вместе парили все, кто принимал участие в наших концертах, выставках, музыкально-поэтических вечерах. Вот каким щедрым оказалось рыцарское сердце нашего красавчика «Toyo», взявшего под своё «королевское крыло» такое количество влюблённых в музыку и искусство людей!


                 
Глава V. Воздушный замок – «Künstlerdorf»

«В безграничном море Цивилизации должно быть как можно больше зелёных, духовно богатых островков. Чтобы не задохнуться, не окаменеть, не превратиться в бесчувственных, запрограммированных роботов, окончательно потерявших связь с живой реальностью. И не только это! Наша Земля, наша хрупкая, обидчивая, хотя и терпеливая планета, молча взывает об этом…

Не только в центре города, где как бесноватые постоянно снуют машины и воздух оставляет желать лучшего, должны располагаться музеи и театры,  концертные и выставочные залы, музыкальные и художественные академии! Всё это невероятное духовное Чудо с распростёртыми объятьями готова принять в себя живая природа. Она как будто бы уже давно зовёт и просит об этом… Приглашает людей расположить на её щедрых просторах всё то, что связывает нас с миром Прекрасного  –  с Музыкой, Живописью, Поэзией, Театром… Как было бы всё это естественно и гармонично!

Разве не чудесно провести выходные дни с семьёй, друзьями или даже одному на лоне природы, в лесу? Но не только лишь затем, чтобы погулять, побегать трусцой или пособирать грибы-ягоды! Этого, в сущности, хватает. Нет, всё это необходимо совместить с яркими впечатлениями, незабываемыми откровениями Души, которые дарит нам Искусство!

А ещё было бы просто замечательно, если бы в таких «райских уголках» было представлено искусство из разных стран, разных континентов! Сколько яркого, необычного, «непривычного» - всего того, что на первый взгляд разделяет народы, населяющие нашу Планету, могло бы послужить грандиозному взаимообогащению… Ведь через Искусство, которое, как правило, не требует «перевода» и адресовано напрямую к Душе и к Сердцу Человека, можно легко и естественно достичь взаимопонимания, сочувствия и сострадания между людьми!

И какую огромную роль эти интернациональные «оазисы» могли бы сыграть в процессе формирования новых поколений! А защита окружающей среды? Как много дорогостоящей энергии было бы сэкономлено и не потрачено, если бы люди на долгое время погружались в мир природы для общения с искусством! Прохаживаясь пешком от одной выставки к другой, просиживая за чашечкой ароматного кофе в открытых кафе, проводя часы в открытых лекториях, на концертах и при этом вдыхая чистый воздух и наслаждаясь окружающей природой, люди приносили бы реальную пользу не только своей Душе и своему здоровью, но и окружающему миру…

Особенно всё это стало бы наиболее значимым и действенным, если бы превратилось в целую систему! Если бы вблизи каждого крупного города или населённого пункта вырастали такого рода Интернациональные Центры искусств.

Вот с такими «высокими» мыслями, будоражищими  воображение идеями и приступила я к созданию новой Композиции под названием «Интернациональный Künstlerdorf».  Но поначалу это называлось Интернациональный Центр Искусств, впоследствии преобразовавшийся в Verein «Garten der Künste» (Общество «Сад искусств»), а затем уже это Общество должено было найти своё высшее воплощение в интернациональном Künstlerdorf  (деревне для художников, музыкантов, поэтов…). Но для последней, завершающей стадии, требовались баснословные инвестиции, на которые мне трудно было рассчитывать… Всё же на Композицию, с аналогичным названием, у меня средств хватило. Ведь для композиции нужны только перо, бумага и … - Фантазия! Ко всему этому прилагалась сочинённая мной и наивно нарисованная иллюстрация с описанием объектов с и их предназначения.

Своими, космического масштаба, идеями я поделилась с родными и близкими, а также с местной прессой. Журналисты восприняли это с большим энтузиазмом и начали шаг за шагом отслеживать и поддерживать новую идею, помещая в газетах и журналах замечательные статьи и фотографии.
Первым успехом на пути к достижению высокой гуманистической цели было проведение выставки картин Сергея Лычагина – талантливого художника из Москвы. Вернисаж состоялся в моей школе «Klavier und Phantasie», которая одновременно служила площадкой для Интернационального Центра Искусств. За ним последовала замечательная хвалебная статья в газете «Weser Kurier» от 28 марта 2000 г. и масса добрых напутствий.
Возбуждённые внезапным успехом и доброй славой, мы стали организовывать выставки и концерты один за другим. Круг друзей, любителей искусства, стремительно расширялся и вскоре мой маленький зал с большим роялем «Toyo» стал с трудом вмещать всех желающих приобщиться к миру прекрасного. Однако, это было даже отрадно – огромная толпа, говорящая на разных языках, дружелюбная, возбуждённая, неизменно настроенная на встречу с духовными откровениями! Особая, завораживающая атмосфера надолго поселилась в стенах нашего Центра Искусств.
А вскоре мы с моим мужем Теодором – архитектором и большим любителем музыки – и ещё несколькими, также неравнодушными к миру Прекрасного друзьями, создали Verein. Это была такая Общественная Организация, целью которой являлась поддержка музыкантов, художников, поэтов – как профессионалов, так и любителей. И, что особенно для нас было важно, в интернациональном аспекте! Всё это активизировало процесс интеграции, который через искусство становился более естественным, терял свою болезненность и препятствовал разобщённости в обществе.
Довольно быстро смогли мы убедиться,  насколько эффективной оказалась наша идея. На глазах Verein буквально расцветал, набирал силу, становился популярным. Зарождались интересные творческие контакты между профессионалами, прорастали ростки творческой фантазии в любителях, расширялся круг друзей… Наш Verein было решено назвать «Garten der Künste» - ещё не Künstlerdorf, но уже что-то близкое к Природе, к ощущению освобождённости от городской суеты и «механических» процессов во всех их проявлениях.
Слово Garten (Сад) предполагало и радость для глаз (картины, малая скульптура), и наслаждение для слуха (музыка, пение), и просто физическое расслабление, отдохновение Души… Ведь в Саду мы окружены прекрасными цветами, которые созерцаем; мы наслаждаемся пением птиц, которое слышим, и … просто отдыхаем! Придумали даже эмблему: я сделала эскиз, а мой муж Теодор, усовершенствовав, воплотил всё это на компьютере. Получилось довольно выразительно и ёмко по содержанию. Три тюльпана – Музыка, Живопись, Поэзия – в изящной вазе – Лире, похожей на лебедя, плывущего на фоне земного шара. Всем понравилось…
Verein имел большой успех и приобрёл огромную популярность не только в нашем регионе, но и за его пределами. Появились восторженные статьи, постоянно раздавались звонки желающих у нас выступить или провести выставку своих картин.
Но самой, хотя и абсолютно фантастической целью, для меня всё же оставался Интернациональный Künstlerdorf. Целью, о которой приходилось только мечтать, грезить в волшебных снах, холить и лелеять в глубине своей Души…
Что же должен был собой представлять этот Künstlerdorf? Конечно, в моём воображении он возник не на пустом месте. Ему предшествовали и Дома Творчества композиторов, художников и архитекторов, которые я регулярно посещала в России. Я впитывала их волшебную атмосферу, усиливающуюся впечатлениями от прекрасной природы и делающей пребывание незабываемым…Безусловно, огромную роль сыграла и «Игра в бисер» Германа Гессе, потрясшая меня ещё в ранней юности! Возможно что-то общее было в моей Фантазии и с Worpswede – поселением художников, находящимся недалеко от Бремена…

В общем – это должна была быть Деревня (Дом Творчества) для художников, музыкантов, поэтов из разных стран. Людей, достигших непременно высокого уровня в своей профессии и готовых «поделиться» своим творчеством, а заодно и отдохнуть, завести необходимые контакты, провести мастер-классы и т.д.

Эта деревня должна была быть спроектирована по специально разработанному плану, отвечающему назначениям каждого объекта. Кроме того, это должно было быть стильно, красиво, гармонично сочетаться с окружающей природой. Здесь предполагались и индивидуальные дачи для художников (поэтов, музыкантов), и Большой Концертный Зал, и открытая лесная сцена, и театр детской музыкальной сказки (Andersen Theater), и большой выставочный зал, и лесная академия искусств, и отель…

Предполагался и ресторан «Времена года», где каждому залу соответствовало бы своё время года, что отражалось бы в его убранстве и декорациях…
Залы также должны были соответствовать четырём направлениям – югу, северу, востоку и западу, что должно было бы отражаться в специфике кухни, содержать национальные блюда…

Прогулочные дорожки, беседки, фонтаны, павильоны…всё это должно было способствовать созданию незабываемой атмосферы Künstlerdorf’а!

Мне очень ярко представлялась эта Деревня, утопающая в упоительный декорациях заповедных лесов и доступная для посещения всем желающим. Это была мечта, которая как путеводная звезда для меня освещала всю деятельность «Garter der Künste».

Ну а пока эта мечта оставалась мечтой, продолжались концерты и выставки в условиях моей школы «Klavier und Phantasie», где в центре внимания и всеобщего обожания оставался любимчик «Toyo» - рояль-Рыцарь. К тому времени он успел изрядно прославиться, его фотографии частенько появлялись в прессе, с удовольствием рассказывающей о деятельности нашей организации.

Но вот, волею судьбы, наша деятельность переместилась на другую площадку. С опушки сказочного заповедного леса мы переехали в не менее сказочный Шнур – расположенный в самом центре Бремена старинный квартал. Мы отремонтировали уходящее в глубь веков помещение и устроили там картинную галерею «Stoll», которая одновременно стала и уютным концертным залом, и замечательным кафе для Künstler (художников, музыкантов, поэтов…)

Правда здесь, в тон всей этой немецкой старине, предстояло воцариться роскошному роялю Блютнеру  —  тёмно-коричневому аристократу, изысканной формы с нежным и очень благородным звуком. Он встал в самом центре зала на своих изящно изогнутых ножках и открыл своё сердце не только всем нам, но и многочисленным толпам туристов, с давних пор облюбовавшим сказочный Шнур. Наша галерея «Stoll» на долгое время превратила этот загадочный, но молчаливый квартал в наполненный звуками музыки, цветущий оазис!

Здесь деятельность ферайна «Garten der Künste» поднялась на новый, ещё более высокий уровень. Ведь само расположение галереи «Stoll» к этому просто обязывало…

Самый старинный, самый туристический уголок Бремена как бы сам по себе      предполагал «эксклюзивное» качество! Эта волшебная атмосфера затягивала и предавала всему сказочную окраску. Здесь проводились и концерты моей школы «Klavier und Phantasie», и музыкальные представления для детей, и художественные вернисажи, которые готовила наша дочка Мария Штоль, и музыкально-поэтические вечера, которые вместе с нами организовывал и модерировал  журналист Геннадий Кузнецов.

 В перерыве между отделениями или после концерта можно было подняться на второй этаж и в уютной, непринуждённой атмосфере выпить чашечку кофе, бокал вина и свободно пообщаться… Профессионалы и любители, люди, принадлежащие к разным нациям, исповедующие разные религии, разного возраста и разных убеждений – все получали возможность свободно общаться, обмениваться впечатлениями, идеями на почве Искусства! И в этом, как мне кажется, заключалась главная гуманистическая идея нашей организации «Garten der Künste».

Безусловным и очень трогательным признанием нашей деятельности в Бремене явилось награждение нас почётной грамотой. Торжественное вручение произошло в старинном зале бременской Ратуши и надолго останется в памяти, как ещё одна ступень в Воздушный Замок «Künstlerdorf».

Глава VI. Следы на «Прошлогоднем снегу»

Своеобразный след на «прошлогоднем снегу»? Но так ли это в действительности? Не скрыт ли здесь загадочный парадокс, заставляющий под другим углом посмотреть на многое, что происходит сегодня с нами, с нашими большими надеждами, увлечениями и с тем, чем всё это впоследствии оборачивается…

Попробуем порассуждать не как специалисты –«гурманы», живущие в «башне из слоновой кости», а как простые обыватели, в хорошем смысле этого слова.
Прежде всего необходимо разобраться в самом понятии «современная музыка» и в том как его трактовать. Можно ли назвать современной музыку композиторов, наших современников, получивших академическое образование и стоящих в авангарде «музыкально-исторического поиска»? Композиторов, всегда сочиняющих по-новому, развёрнутым своим творчеством к «неизведанному»? Своеобразных композиторов – эксперименталистов… Если «да», то какое место занимает их музыка в сегодняшней жизни, в жизни  наших современников? Какая часть людей слушает её сегодня?

Или, чтобы точнее определить понятие «современная музыка», попробуем порассуждать наоборот…

Какая музыка сегодня занимает главное место в жизни наших современников? Какая музыка постоянно звучит в эфире, больше всего исполняется в концертах, ставится на сценах музыкальных театров, составляет основу педагогического репертуара? Может быть именно эта музыка и должна называться «современной», потому что современное общество испытывает в ней потребность?

Для меня, например, совершенно очевиден тот факт, что музыка «прошлого», исключая эстраду, занимает в нашем «настоящем» самое прочное, самое почётное и вообще – самое главное место! Не знаю, как это получилось, но мы сегодня буквально «утопаем в сугробах прошлогоднего снега»…Стоит только включить радио или телевизор, отправится в концертный зал или в оперный театр, проанализировать педагогический репертуар…

А когда нам грустно или просто романтическое настроение – что слушаем мы тогда? В чём наша Душа испытывает наибольшую потребность? Признайтесь, ведь по большей части в «прошлогоднем снегу»!

Тогда возникает справедливый вопрос – почему «прошлогодним снегом» нужно называть то, что сегодня актуально и пользуется большим спросом, а «современным» - то, что , к сожалению, едва заметно, да и то – не всем?

 Иллюзорные представления, так популярные сто лет назад, о том, что тональность «умерла», классические формы размываются, ритмы усложняются и т.д., и что всё это, якобы, неотвратимо – все эти представления остались там же, где и начались, т.е. в 20-м веке… Оно всё, конечно, произошло и оставило нам выросшие до небес горы музыкальных произведений, но старое-то не ушло, не погибло! Как его ни хоронили, а оно всё живёт, дышит…Да что там говорить – цветёт пышным цветом! В какую страну ни приедешь, репертуар какого оркестра не изучишь – всюду классика на первом месте. Сюда же можно отнести и киномузыку, которая, как правило, больше напоминает музыку конца 19 века, чем так называемую «современную». В общем складывается такое впечатление, что в 21-м веке, оставив в прошлом все предположения о грандиозном и неизбежном обновлении музыкального языка, оба понятия следует поменять местами!
К музыке прошлого отнести «сугробы» экспериментальной музыки, которой так изобилует 20-ый век, а к современной – музыку далёкого или не очень далёкого прошлого…

Следующий вопрос, который неизменно возникает – отчего всё это происходит? Ведь, безусловно, дело тут не в таланте композиторов или их образовании. Скорее, пожалуй, в том пути, который они избрали… Я просто уверенна, что разгадку надо искать в другом месте. Может быть даже – в медицине, в физиологии, психологии, в особенностях нервно-психической организации человека!

И на все эти, в некотором роде «отвлечённые» мысли меня натолкнул, отчасти, опыт преподавания музыки в Германии. Что хотят играть дети, рождённые в 21 веке, что им нравится слушать? Ведь им доступно всё! Образовательные программы и сам уровень жизни, высокая культура, доступность духовных ценностей здесь, в центре Европы, предоставляют им широчайший спектр выбора…Более того, в Германии, уже традиционно, всему «современному», авангардному, порою даже шокирующему – как в музыке, так и в живописи, скульптуре, театре – отводится весьма почётное место! И именно здесь дети хотят играть «Für Elise» и «Лунную сонату» Бетховена, а когда становятся постарше – «Лунный свет» Дебюсси. Сами просят! Без «Турецкого марша» Моцарта – практически никто не обходится! Никто не просит ничего «современного», атонального, необычного…

Значит есть что-то особо притягательное в так называемой «устаревшей» музыке и что-то отторгающее – в так называемой «современной» музыке! Но что же?
Может – реакция нашего организма может дать нам подсказку? В первом случае  - реакция позитивная, которую можно связать с пользой для организма (нервной системы, состояния психики, определяющего физиологические процессы и т.д.)?

В результате – влияние на состояние Духа, а значит и Тела.

А во втором случае – негативная, связанная с вредом, наносимым нашему организму, нашему Духу, а значит – и Телу?

И дети, чувствуя это часто инстинктивно, пытаются себя защитить и… прильнуть к животворному источнику, к вечной «прекрасной классике»!

Вот такие, не вполне научные, но для меня вполне очевидные выводы сделала я, анализируя результаты своей педагогической деятельности в Германии. Да и просто – наблюдая жизнь своих современников…

Что-то очень похожее ощущала я в глубине своей Души , когда делала свои первые шаги как профессиональный композитор.

Теперь, на мгновение, вернёмся к тому, с чего я начала эту главу.
А именно – к утверждению о том, что я никогда не писала по-настоящему «современной музыки». А почему? Ведь  я всегда ею живо интересовалась, и как теоретик, и как композитор; старалась всегда быть в курсе всего «самого-самого»…
Но , надо признаться, изначально было какое-то отторжение, активное нежелание погружаться в «эти воды»… Будто что-то сопротивлялось во мне, пищало, упиралось! А может это и была реакция моего организма, вставший во весь рост инстинкт самосохранения?

Ведь тот, вполне традиционный, стиль, в котором я всегда писала и продолжаю писать, даёт мне неописуемое ощущение наслаждения! Словно бальзам, наполняющий каждую клеточку моего организма, он действует на меня оздоравливающе, радует Душу, стремительно будит фантазию! Я, словно золотая рыбка или сказочная Русалочка, свободно и раскованно погружаюсь в глубины своего подсознания и нахожу там самые удивительные и прекрасные жемчужины , кораллы, ракушки для того, чтобы поднять их наверх и … подарить людям! И тут «прошлогодний снег» для меня медленно тает и превращается в необъятный океан «живой» воды…


Глава VII. «Площадь Наставников» - ещё одна Композиция в моем духе…

Отправляясь в замечательное путешествие по дорогам своей памяти, я то и дело совершаю остановку в одном и том же месте. Это заколдованное место я бы назвала «Площадью Наставников». Почему? Но, во-первых, потому что к ней ведут все пути и от неё берут начало все новые маршруты. А во-вторых, потому что это действительно очень большое по площади и почётное место, так как на нём размещается огромное количество монументов из «музея моей Души». Кто же они – эти фигуры, так прочно вошедшие в мою жизнь и занявшие в ней такое важное место? Ну, конечно, в первую очередь – это мои учителя. Люди, которые меня учили, целенаправленно и терпеливо, которых я постигала и «впитывала» по мере своего взросления и духовного созревания. С них я брала пример, делая первые шаги как профессионал , к ним я обращаюсь в мыслях на протяжении всей моей жизни. И их довольно много – этих ярких, самобытных и незабываемых личностей, так много мне давших и так много во мне посеявших и взрастивших! Мне бы очень хотелось их всех перечислить и таким образом низко поклониться, но я боюсь кого-то упустить, обойти своим вниманием и благодарностью…Остановлюсь лишь на некоторых…

Муза Николаевна Денисова  - мой педагог по фортепиано в Гнесинской школе. Она буквально «сотворила» из меня самозабвенную пианистку. Научила меня играть «музыку, а не ноты», с любовью относиться к подаче звука, строить фразы, осмысленно подходить к форме в целом, и внимательно относиться к деталям, и тончайшим нюансам…Она показала мне, как можно быть и доброй и требовательной. Можно сказать – она была моей «музыкальной мамой» на протяжении всего обучения, да и сейчас остаётся для меня неизменным образцом и источником совершенства!

Огромную благодарность испытываю я и к своему педагогу по фортепиано в Гнесинской Академии – Аде Владиславовне Блажевич. Будучи превосходной пианисткой, которая и в 80-ти летнем возрасте давала сольные концерты с непостижимой уму виртуозностью и юношеским вдохновением, она также самозабвенно, до последних дней своей жизни, отдавалась преподаванию.  Глубокий анализ разучиваемого произведения, личности самого автора, эпохи, эмоциональная подача каждого звука, почти «гульдовская» артикуляция – всё это мне посчастливилось от неё перенять! А ещё – она всегда необыкновенно по-доброму, по-домашнему относилась к своим ученицам и, в частности, ко мне… Отзывалась на любую просьбу и принимала непосредственное участие в жизни вверенных ей судьбою подопечных.

Что касается моей специальности – мне необычайно посчастливилось! С самого начала моего обучения я попала в класс композиции к Араму Ильичу Хачатуряну.   Это было несказанное счастье и потрясение для меня – начинающего композитора! И не только потому, что моим педагогом оказался всемирно известный «великий Хачатурян», вблизи которого находиться было чем-то фантастическим, захватывающим дух… Но ещё и потому, что его музыка мне очень нравилась, она всегда находила глубокий отклик в моей Душе! Эмоциональная, красочная, какая-то «щедрая», образная, которую и слышишь, и видишь, и чувствуешь всем сердцем… В меру « современная», она полностью соответствовала тому направлению, в котором бы я хотела дальше развиваться. Однако первого урока я боялась как огня! Что он скажет, как отреагирует на мои первые , незрелые опусы? Как сейчас помню – открывается дверь и на пороге появляется сам Арам Ильич в сопровождении своего ассистента – молодого и очень симпатичного Кирилла Волкова. Я сажусь за рояль и играю свою Сонатину – бурную и какую-то «бешеную», страстную. Арам Ильич, внимательно прослушав, хвалит меня, одобряет мой выбор – стать профессиональным композитором. А затем спрашивает, что же со мной такого в жизни произошло, что я решила написать такую драматическую музыку? А ещё он очень удивился моему украинскому имени «Оксана», потому что решил, что я – армянка… Надо сказать, что о моём «армянском» происхождении мне ничего не известно, и я могла только улыбнуться и пожать плечами… А вот мою фамилию «Сивова» он неторопливо произнёс вслух и сказал, что она какая-то не достаточно артистическая и он не уверен, что она будет впечатляюще выглядеть с афиши…Тогда я сказала, что смогу в качестве псевдонима взять фамилию моей мамы – «Даллада». На этом и порешили…

На занятия к Араму Ильичу я ходила в Консерваторию. Там он собирал всех своих учеников в классе с большим портретом Мясковского, кажется, по вторникам. И это было замечательно, т.к. все мы по очереди могли показывать свои работы и слушать его мудрые замечания и советы – одинаково полезные и бесценные для всех! Ко мне он всегда был очень добр и внимателен, даже заботлив. Он рассказывал, как лучше разводить тушь, для переписки партитур набело; рекомендовал надевать кофточку с кармашком, чтобы класть туда, а не на рояль, часы во время исполнения. А то – забуду, потеряю! Всё это было необыкновенно трогательно, т.к. сопровождалось довольно-таки строгим и требовательным подходом к самому процессу обучения. Ставились «высокие планки», сложные задачи, интенсивно развивающие начинающих композиторов. К творчеству своих учеников Арам Ильич относился неформально – это я сразу заметила. В его оценках всегда чувствовалось личное участие, личное приятие или неприятие того или иного произведения. Несколько раз мне было искренне жаль тех молодых авторов, которые получали от него негативные оценки. Возможно, из-за чуждой ему стилистики, а может ещё по каким-то причинам. Я же видела за всем этим огромную проделанную работу и очень им сочувствовала. Однажды я сочинила романс на стихи Расула Гамзатова – очень философский, отстранённый…Романс Араму Ильичу в целом понравился, хотя он был немного необычным. Партию фортепиано я сильно полифонизировала, придала ей  самостоятельности, таким образом превратив аккомпанемент в «действующее лицо», вступившее в диалог с голосом. В конце показа, после небольшой паузы, Арам Ильич сказал, что чего-то всё-таки не хватает…Оказывается, в самом конце необходим «потусторонний» аккорд! Аккорд был тотчас же придуман, после чего Хачатурян «удовлетворённо» произнёс, что теперь «действительно хорошо», а это значит, что… «он и сам мог бы под таким произведением подписаться»! Такого рода одобрения, словно драгоценные крупинки, наполняли мою Душу ощущением счастья, маленьких побед, окрыляли меня… Как-то раз наш групповой урок в Консерватории продлился дольше обычного и я уже сильно опаздывала на какую-то лекцию в Гнесинку. Ведь до улицы Воровского было совсем не близко! Тогда Арам Ильич великодушно предложил «подбросить» меня на своей шикарной машине с водителем. Я была в восторге! Садясь в машину, он усмехнулся и сказал: «Смотри, сейчас, наверное, весь ректорат у окна!» Надо сказать, тогда в 70-ые, в Москве мало у кого были такие машины…

У Арама Ильича я проучилась недолго, менее одного года… Но даже и после его кончины, на протяжении всей моей жизни, я продолжаю у него учиться, перенимать всё, что мне близко, стараюсь соответствовать высокому званию «Хачатуряновской ученицы». Ему я посвятила свою «Армянскую сюиту». Вообще педагогов по композиции у меня было несколько. Ещё в детстве мне посчастливилось соприкоснуться с Игорем Морозовым, в Гнесинской школе я посещала класс композиции Игоря Якушенко. Поступив в Гнесинское училище, познакомилась с замечательным, «интеллигентнейшим» Олегом Константиновичем Эйгесом – очень тонким и каким-то необыкновенным музыкантом и человеком. Поучилась и у Андрея Головина, и у Эмилия Евгеньевича Захарова, руководившего семинарами молодых композиторов в Ивановском Доме Творчества.

На  смену же Араму Ильичу Хачатуряну в Гнесинской Академии пришёл профессор Алексей Алексеевич Муравлёв. На первой же встрече он признался «в любви» и глубоком почтении к Хачатуряну, чем сразу снискал моё расположение и симпатию. Я очень благодарна Алексею Алексеевичу за его чуткость, тонкость, умение «прислушаться» к индивидуальности ученика и помочь довести до совершенства собственные замыслы, не навязывая при этом себя…Не очень часто такой подход можно встретить в композиторской среде! А ещё я бесконечно благодарна Алексею Алексеевичу Муравлёву за то, что он буквально «за ручку» привёл меня на киностудию «Центрнаучфильм» и в самых лестных выражения представил меня как «молодого и одарённого композитора» режиссёрам и музыкальному редактору. Мне даже было немного неловко! Это случилось сразу после окончания Гнесинской Академии, где в качестве дипломной работы прозвучала моя Симфоническая фантазия «Русалочка» по сказке Андерсена. Видимо именно тогда всем стало совершенно очевидно, что я – чисто «киношный» композитор!

Огромную роль в моей жизни сыграли и преподаватели Гнесинского Училища. Ведь я поступила туда совсем юной, почти подростком, а вышла – вполне сложившимся профессионалом, довольно-таки уверенным в себе… В большой степени этому способствовали мои замечательные педагоги, у которых я с удовольствием училась и была «на хорошем счету»! Это был, прежде всего, Александр Георгиевич Чугаев, преподававший у нас полифонию. Настоящий учёный-музыкант, прекрасный композитор, умный, чуткий и очень деликатный человек! Он необыкновенно походил, и внешне и внутренне, на моего папу, с которым мы к тому времени уже не жили вместе, и по которому я очень скучала. Это сходство сыграло в моей жизни важную позитивную роль. Помимо бесценных знаний, которые мне посчастливилось от него получить, я имела возможность в его присутствии окунаться в особую, так необходимую моей Душе «целебную» атмосферу, схожую с атмосферой родительского дома. Мне казалось, я понимала его с полуслова и это укрепляло во мне чувство уверенности, делало меня сильнее…

 А Борис Григорьевич Капелевич  - наш преподаватель по гармонии – просто был нашей общей любовью! Он был не только прекрасным, глубоким специалистом, умело и очень доходчиво преподававшим свой предмет, но и ярким, красивым человеком, обладавшим талантом, искромётным юмором и обворожительной улыбкой. Бесконечные «примеры из жизни», которые он приводил на уроках, избавляли занятия от сухости и делали сложный теоретический материал более доходчивым. Если учащийся при решении заданной по гармонии задачи выбивался из стиля, он мог вполне сказать: «Ну что же вы делаете? Тут – мех, а тут –кружева»! И всё становилось сразу понятно!

О Рашели Исаевне Барановской,  преподававшей у нас историю музыки, можно было бы написать целую поэму в стихах! Настолько ярко, талантливо, эмоционально вела она свои уроки, которые скорее походили на лекции – концерты. Её хочется назвать человеком-роялем, человеком-оркестром, человеком-театром. Такого феноменального владения музыкальным материалом, такой вдохновенной игры, такого артистизма я никогда больше не встречала. И всё – без нот, по памяти, наизусть!

Вера Алексеевна Кириллова  была не просто превосходным преподавателем сольфеджио, заведующей теоретическим отделом. Она была символом утончённо-чувственного гармонического мышления, сопутствующего всем теоретическим упражнениям, проводившимся на уроках. Всё, выходившее из-под её тонких «музыкальных» пальцев, начиная от диктантов и заканчивая причудливо сплетёнными гармоническими схемами-последовательностями, были настоящими произведениями искусства, порою даже шедеврами. Иногда, заслушавшись, я совсем терялась, «застывала»…Тогда Вера Алексеевна, лукаво поглядывая на меня, подходила и спрашивала: «Ну что же вы не пишите, Оксана? Пишите!». А теперь – о самом таинственном, самом «уму непостижимом», что мне пришлось испытать за время обучения, в этом сложном процессе моего превращения из девочки, играющей на рояле и сочиняющей небольшие пьески, в композитора-профессионала…

Речь пойдёт об изучении симфонического оркестра – этой огромной страны со своими законами и порядками, со своей интереснейшей историей! Вот уж что представлялось мне совершенно невозможным, наводило панический ужас и страх! Как же я смогу писать музыку для этого бушующего моря инструментов, как смогу всё это освоить, изучить, услышать наконец? Неужели справлюсь? Ведь у каждого инструмента свои особенности, свои диапазоны…Да и писать для них надо в разных ключах, а для некоторых – и транспонировать! Всем этим премудростям внимательно, терпеливо и как-то очень «сердечно» меня учил знаменитый профессор Фабий Евгеньевич Витачек – племянник Елены Фабиановны Гнесиной. Он же научил читать партитуры, что поначалу мне тоже представлялось совершенно невозможным. Как сейчас помню, что первым заданием было оркестровать «Мимолётности» Прокофьева. Я очень боялась, но сделала и…получила первое одобрение! С этого счастливого момента я очень полюбила этот предмет. А самой большой похвалой в адрес моей музыки были слова Витачека, произнесённые после премьеры моей симфонической Фантазии «Русалочка». Фабий Евгеньевич подошёл, поздравил и сказал: «А море-то у вас и вправду солёное!» Я была просто счастлива!

Кого ещё, кроме педагогов, смогла бы я отнести к своим наставникам? Чьи «монументы» ещё украшают эту главную площадь моей памяти? Бах, ну конечно же Иоганн Себастьян Бах!  С портрета он смотрит на меня довольно строго, как бы вопрошая: «Не стыдно?» И мне действительно всегда перед ним стыдно, за что-нибудь – да стыдно…То я мало по времени сочиняю, то облегчаю себе творческие задачи, то мало занимаюсь по фортепиано, то недостаточно выразительно играю его прелюдии и фуги… «Что? Семья, дети, хозяйство?» - будто вопрошает он с портрета. «А у меня, вспомни, сколько было у меня детей, сколько работы, а в какое время я жил? Никаких особых удобств. И всё успевал – вон сколько шедевров после себя оставил». А когда я играю его музыку и случайно начинаю думать о чём-то постороннем, то непременно ошибаюсь. Мне кажется – Бах обижается и таким образом меня наказывает! И опять…стыдно…

О Дебюсси, Равеле, Скрябине и Прокофьеве я уже писала. Все они, конечно же, являются моими неизменными наставниками на все времена. У них я продолжаю учиться и сейчас, с ними мысленно советуюсь, их музыку играю, когда мне грустно или хочется «поговорить по душам» с близким человеком…

А ещё – Шекспир, Сервантес, Вольтер, Пушкин, Лермонтов…Конечно же – Лион Фейхтвангер, Герман Гессе – они помогают мне лучше понять Германию – вчерашнюю, сегодняшнюю, завтрашнюю…Вдруг обрела «близкую Душу» в Олдосе Хаксли с его пронзительным психологическим «рентгеном» современного общества…
И все они, и не только они – там, на «Площади Наставников», в самом центре моего маленького Космоса, маленького Музея моей Души.
А посреди Площади, в самом её «сердце», на самом почётном месте стоит не то кресло, не то – трон… На нём в неизменной позе, с цилиндром на голове, с раскрытой книжкой и пером в руках, сидит мой самый любимый наставник – Ханс Кристиан Андерсен!

Совсем как в Копенгагене, на своей датской родине, если кто видел этот памятник! Вот уж кто постоянно наставляет меня, утешает и радуется со мной, начиная с раннего детства! Может быть – он, а может быть – через него… В любом случае, благодаря Андерсену, моя жизнь сложилась совершенно по-сказочному. Впрочем, и он о себе когда-то писал нечто похожее: «Жизнь моя – это настоящая сказка, богатая событиями, удивительно прекрасная! Если бы в ту пору, когда я беспомощным ребёнком начинал свой жизненный путь, мне встретилась бы могущественная Фея и сказала: «Избери цель и дорогу к ней, а я согласно твоим дарованиям и по мере возможности буду охранять и направлять тебя!»
- и тогда судьба моя не сложилась бы лучше, счастливее и разумнее.»

Через свои мудрые и прекрасные сказки он учил меня великодушию, ведь его Русалочка жертвует собой, своей жизнью ради спасения любимого – прекрасного Принца! Она отказывается от мести, простив и забыв обиду! Из уст его верной и самоотверженной Герды идущей вызволять Кая из холодного и бесчувственного плена – царства Снежной Королевы – я впервые услышала молитву «Отче наш…» и навсегда прониклась ею!
А его сказка «Гадкий Утёнок» не только научила меня мудрости, но и заставила различать будущих Лебедей в неуклюжих птенчиках, поддерживать их «лебединое» начало и готовить к высокому полёту! Его, рождённая из цветка, Дюймовочка послужила для меня символом всего прекрасного, невинного, благородного. Всего того, что при всех обстоятельствах жизни остаётся «константным», верным себе… И тогда, непременно, достигает своего прекрасного «белого цветка» - подобно всем цветам радуги, слившимся воедино в вихре жизни и образовавшим белый цвет! Достигает своего Принца, своих Крыльев!

Моему любимому сказочнику, к его 200-летию, я «подарила» свою симфоническую Трилогию, которую так и назвала «Андерсен», состоящую из «Русалочки», «Гадкого Утёнка» и «Дюймовочки». В общем-то эта трилогия – не что иное, как портрет самого Ханса Кристиана, как я его вижу… Ведь он сам – и Русалочка, т.к. личная жизнь его не была особенно счастливой; и Гадкий Утёнок, т.к. природа не наградила его внешней красотой, но одарила его красотой внутренней; дала прекрасную «лебединую Душу». А также мне представляется возможным сравнить его с той доброй бедной женщиной из сказки «Дюймовочка», у которой не было детей и она получила от волшебницы зёрнышко, из которого вырос Тюльпан… Так и сам Андерсен, не имея своих детей, рождал из огненного тюльпана своего сердца прекрасные сказки и дарил их людям, отпуская странствовать по миру… от сердца к сердцу, от Души к Душе! Наверное, чтобы люди становились чище, читая его сказки, добрее и благороднее!
А ещё Андерсен научил меня во всех обстоятельствах жизни искать что-то прекрасное, позитивное, сказочное… Недаром его друг – поэт Ингеман – говорил о нём: «Вы обладаете драгоценной способностью находить жемчуг в любой сточной канаве!» Не в этом ли путь к спасению и миру?

Вот такой я вижу эту мою «Площадь Наставников»! А запечатлеть её в красках, в лицах, в позах, придумать мягкий переливающийся всеми цветами радуги фон, я бы попросила моих любимых художников – Рафаэля, Ботичелли, Моне, Климта, Шагала и, конечно же, Васнецова! Да ещё и с непременными автопортретами, палитрами и кистями!

Думаю, получилась бы прекрасная Композиция… в моём духе!


Глава VIII.  Орлов

- Вам надо показать свою «Дюймовочку» Орлову Дмитрию Михайловичу. Он как раз специализируется на музыке для детей, создал уникальный, в своём роде, симфонический оркестр, - посоветовали мне в Союзе Композиторов, когда моя сюита была готова.

Но кто такой Орлов? Сколько я не напрягала свою память, не могла вспомнить такого дирижёра… Зато моё бурное воображение тотчас же нарисовало мне яркий образ, соответствующий этой фамилии.  Это был крупный мужчина могучего телосложения, с жёстким выражением лица, крючковатым носом, сухой и холодный в обращении… Сверлящий взгляд умных глаз хищника внушал ужас! Посоветовали непременно сделать запись фортепианного варианта партитуры – в качестве «реверанса».  О, Боже! Ещё и реверанс… Ощущение страха и ужаса усилилось.

Но вот пришёл долгожданный день знакомства и… я увидела перед собой необыкновенно приятного, симпатичного, очень мягкого в обращении человека. Он представлял из себя прямую противоположность тому образу, который нарисовало моё воображение! Тёплые и добрые глаза, «бархатный» голос, внимательное отношение ко всем моим пожеланиям, касающимся трактовки произведения и… ничего жёсткого «орлиного»… Да он скорее Голубкин – подумала я тогда…

На первой же репетиции всё переменилось. Сидя в зале с открытой партитурой я с большим интересом наблюдала чудесное превращение «Голубя» в «Орла». Дмитрий Михайлович строгим голосом напутствовал оркестрантов, сосредоточил свой взгляд и… взмахнул «крыльями»! Да-да, именно в орлиные крылья превратились его руки и он… взлетел!

Он буквально парил в необъятном музыкальном «поднебесьи», управлял и  направлял потоки музыки, «врезался» в кульминации, то камнем падая на «добычу», то стремительно взвиваясь ввысь! А послушный оркестр – зажил, задышал, затрепетал, подчиняясь безаппеляционно  гипнотизирующим движениям его «волшебной» дирижёрской палочки…

У меня больше не было сомнения. Орлов, ну конечно же – Орлов!!!
А ещё он научил меня в каждой «стене» видеть «ворота». По его заказу я написала симфонический триптих «Илья Муромец», что поначалу мне представлялось совершенно невозможным, т.к. выходило за рамки мира моих образов. Но он в меня поверил! И я смогла, подобно самому Илье Муромцу, побороть в себе «Соловья-разбойника», исцелившись от парализующих страхов и неверия в собственные силы!