"Фортепиано и Фантазия" - школа, построенная на любви / "Klavier & Phantasie" - Kunst und Musikschule
Посвящается
Музе Николаевне Денисовой -
моему педагогу по фортепиано
в Гнесинской школе.
В этой книге откровений я рассказываю
о создании мною в Германии школы музыки и искусств «Фортепиано и Фантазия» („Klavier & Phantasie“).
Книга адресуется всем, кому близка моя музыка и созвучен строй моей Души.
Глава I. Всё начиналось с Любви...
Уж и не знаю, как так получилось, но первое, что возникает в моей Душе, когда я оглядываюсь назад – на годы моего детства, учёбы в Гнесинской школе, годы моего становления как профессионала, как личности в целом – это Любовь! Ею, как огромной неисчерпаемой силой, были пронизаны все главные мгновения моей жизни, предопределившие мои устремления, решения и поступки. Ею объясняется то упорство, которое порой приходилось проявлять для достижения, казалось бы, недостижимых целей. Именно ее Величество Любовь, а не что иное, толкало меня к изнуряющим занятиям фортепиано, овладению сложным репертуаром, усовершенствованию техники. Именно Любовь к произведениям, которые я разучивала, к их завораживающей и таинственной сущности, к сокрытым в них разнообразным мирам... Единственное, чего мне тогда хотелось - это как можно лучше и тоньше донести до слушателя то, что композитору удалось пробудить в моей Душе...
И еще один вид Любви управлял мною в то время. Это была Любовь к преподавателю. Я очень любила, можно сказать, была просто влюблена в моего педагога по фортепиано в Гнесинской школе – Музу Николаевну Денисову. Всегда элегантна, в приподнятом настроении, с искрящимися глазами и выразительным голосом - она сочетала в себе высокую профессиональную требовательность и строгость с необыкновенной сердечностью и лаской. Мне всегда хотелось завоевать её расположение, добиться похвалы и ни в чем её не подвести, а наоборот – играть так, чтобы она могла мной гордиться! Однажды я недостаточно хорошо выучила урок – поленилась. Играла невнятно, делала много ошибок. Муза Николаевна меня не бранила, только посмотрела внимательно в глаза и сказала: „Оксаночка, если ты еще раз так прийдёшь, я от тебя откажусь!“ Это был конец и ... начало моих самоотверженных, упорных занятий. Её Любовь я не могла, просто не имела права потерять! А эту Любовь я ощущала постоянно. И это огромное „гнесинское“ тепло обволакивало мою детскую Душу во все долгие годы учебы.
Однажды, вернувшись из Парижа, где Муза Николаевна была со своим мужем-скрипачом Большого Театра Львом Борисовичем Заксом на гастролях, она сделала мне волшебный подарок. Это была очень красивая роговая заколка для волос. Прямо на уроке, когда я играла побочную тему из ре-минорного Концерта Моцарта, она подошла ко мне сзади, собрала мои длинные вьющиеся волосы в хвостик и заколола их этой потрясающей французской заколкой. Боже! Я никогда не забуду этого завораживающего Душу момента...
Были и приглашения в гости, где они с мужем показывали нам, счастливым ученикам, слайды, рассказывали о своих поездках, вкусно угощали. Были и приглашения на концерты. Как сейчас помню исполнение квартета Оливье Мессиана „Quatuor pour la fin du temps“ («На Конец времени») в Бетховенском зале Большого Театра, в котором участвовал Лев Борисович. Наша тёплая искренняя дружба с Музой Николаевной, её постоянное присутствие в моей жизни, сыграли для меня неоценимую по своей важности, а может быть и решающую роль как для педагога и музыканта. Может быть именно поэтому мне так захотелось создать школу, основанную на Любви. Ученица Теодора Давыдовича Гутмана, унаследовавшая от него фортепианную школу гениального Генриха Нейгауза, она заложила и развила во мне основы пианизма.
А еще была Любовь к Гнесинской школе – к самому зданию - старинному, уютному с широкой мраморной лестницей, ведущей на второй этаж в концертный зал, с пропитанным историей кабинетом Елены Фабиановны Гнесиной - классом номер 6. Мне всегда хотелось заполучить ключи от этого класса, чтобы дополнительно позаниматься самостоятельно. Любила я и тихую и зелёную улицу Воровского , где находилась школа и весь Гнесинский комплекс, и кулинарию, куда мы с подружкой Мариной бегали попить кофе с пирожными...
А школьные концерты... Как же я их любила! Ведь я могла в них исполнять не только произведения, которые разучивала по программе, но и собственные «свежеиспечённые» опусы: «Тающие льдинки», «Сны»... Как нравилась мне приподнятая атмосфера этих концертов, запах цветов, аплодисменты, лакированные туфли и нарядные блузки.. Ради одного этого уже можно было так „надрываться“, чтобы потом, после удачного выступления, „высыпать“ раздробленными группками на морозный воздух и неспешно продвигаться в сторону Арбатской...
Потом пришёл новый вид Любви – Любовь к теории, к анализу музыки, стремление постичь законы построения музыкального произведения, разгадать тайны воздействия музыки на Душу человека, тайны её психологического могущества. Поначалу был страх и ужас, который я испытывала при первых попытках расщепить живое и любимое на „молекулы и атомы“. Отчего я так боюсь и обожаю Прелюдию Рахманинова Cis-moll? Что там в гармонии, что в фактуре? Почему так хочется плакать, когда я играю Прелюдию Es-moll Баха? Отчего моя Душа „улетает“ вместе с темой любви из прокофьевского балета „Ромео и Джульетта“? Что такого волшебного в „Adagio“ из „Спартака“ Арама Хачатуряна? А „Щелкунчик“ Чайковского... Мистическая Фея Драже, или эта гамма сверху вниз в „Pas de deux“? Конечно музыкальный анализ не мог раскрыть мне всех тайн, но, видимо, пришло его время – время поиска „формулы Любви“!
Я должна была лишь как можно точнее воплотить это в реальные звуки, ритмы, гармонические обороты! Нужно было найти соответствующую, порой очень прихотливую фактуру. Я любила эти состояния, хотя и боялась их, так как чувствовала большую ответственность и испытывала огромное напряжение. Впоследствии, когда я стала мамой, мне пришло на ум сравнить всё это с влюблённостью, беременностью, рождением на свет Божий нового существа...
И еще один вид Любви не могу здесь не упомянуть. Это Любовь к „синтетическим“ видам искусства, где музыка является лишь одним из компонентов. Кино, театр, балеты... Музыка, пластика, зрительные образы, сюжетная линия – всё сливается в одно целое и образует новый уникальный мир, свой микрокосмос, где одно уже неотделимо от другого. Эта Любовь и привела меня к окончательному выбору профессии – стать композитором-прикладником, т.е. писать музыку к фильмам, спектаклям, балетам...
Глава II. Фортепиано и Фантазия
В 1997 году в живописном пригороде старинного немецкого города Бремена, так хорошо известного всем по сказке „Бременские музыканты“, я открыла частную школу с романтическим названием „Klavier und Phantasie“ или „Фортепиано и Фантазия“. Почему такое название? Ну, конечно же, прежде всего потому, что я – композитор, да еще преимущественно сказочный, сочиняющий в основном для детей или для той, навсегда оставшейся в детстве, части Души взрослого человека,которая нуждается в сказках, в завораживающем ощущении Чуда.
Жить, постоянно фантазируя, как можно меньше пользоваться шаблонами, пусть даже очень яркими и талантливыми „заготовками на любой случай“, являлось для меня нормальным состоянием Души, которым мне просто хотелось поделиться... От этого, наверное, и возникло такое название – „Klavier und Phantasie“. Я очень хотела, чтобы Фантазия в разных формах присутствовала буквально во всём – от убранства школы до построения уроков, их содержания и принципов интерпретации разучиваемых произведений.
Но еще больше я убедилась в необходимости такого рода школы, где бы царила Фантазия, когда увидела и ощутила на себе, до какой степени запрограммированно современное цивилизованное общество, так называемая „комфортная зона“. Как умертвляюще может действовать на живую детскую Душу всеобщее изобилие и благополучие! Я, конечно же, ни в коем случае не против всего этого благосостояния, но факт остаётся фактом... Парадоксально? Особенно остро я реагировала на „парализующее изобилие“ ещё и оттого, что Западная Европа, куда я попала в начале 90-х годов, представляла собой контрастирующую среду к России тех лет. Другим важным фактором моей острой реакции была моя маленькая дочка Маша, которой предстояло расти и развиваться в этой „райской“ атмосфере.
Находясь поначалу в состоянии перманентной эйфории по поводу „изобилия и всеобщего благоденствия“, я невольно изучала потребительский рынок и приходила к выводу, что абсолютно всё есть! То есть, ты не успел ещё подумать,что-то пожелать, что-то робко нафантазировать, а „оно“ уже есть, да порой ещё лучше и ярче, чем рисует тебе твоё самое смелое воображение! И это касалось буквально всего, что - само по себе было, конечно, замечательно, но таило в себе известную опасность... И эта опасность заключалась в том, что ребёнок постепенно превращался в робота-потребителя, чьи желания, потребности, возможности и „невозможности“, порождающие новые острые желания, уже заранее известны. Они программируются, терминируются и исполняются в положенный срок. Своего рода конвейер! Совсем не обязательно уметь шить, вязать, готовить, чтобы в доме было уютно, красиво и вкусно. Всё это можно найти в ассортименте в готовом виде или в виде полуфабрикатов, создающих ощущение сопричастности к творческому процессу. Прекрасно иллюстрированные ноты, книжки, игры, игрушки, где у кукол своя одежда , дома, автомобили и т.д. Говорящие Барби, заранее заготовленные сценарии игр, альбомы пожеланий, куда оставалось только вписывать ответы на уже поставленные вопросы или просто отметить „нужное“ крестиком. Это к тому же так красиво, так эстетично! Но самым неожиданным ударом для меня явились поздравительные открытки с уже готовыми пожеланиями и заготовленными объяснениями в любви!
Мне страстно захотелось по возможности противостоять, создать свой „живой“ мир, где всё было бы пропитано личным теплом, любовью и творческой фантазией. Моя дочка Маша и мои первые ученики стали для меня мощным стимулом к осуществлению всех этих замыслов, своеобразной лабораторией под названием – Школа музыки и искусств „Klavier und Phantasie“.
Наряду с регулярными занятиями музыкой, здесь проводились занятия живописью и хореографией. Детишки имели возможность подготовить к Рождественскому Концерту выставку из собственных рисунков под названием „Я рисую то, что играю“, и даже что-то вроде маленького балетного спектакля ... Были и довольно забавные представления с куклами, рассказывающими истории придуманные самими учениками. При этом Фантазия была главной героиней всего происходящего.
Знаменитая фраза „Театр начинается с вешалки“ была для меня ключевой при создании собственной школы. Конечно же, не только сама фраза, но и всё, что за ней вставало из опыта моей Души, из воспоминаний моего фантастически одухотворённого детства.
Мама ещё и замечательно импровизировала. Казалось, не было такой мелодии, которую она не могла тут же, со слуха „ взять“ в свои длинные тонкие пальцы и божественно расцветить красочными гармониями, утопающими в изысканных кружевных подголосках!
Но преимущественное время в нашем доме звучала классическая музыка: Бах, Бетховен, Лист, Чайковский, Рахманинов... Я часто слушала маму, сидя под роялем или, наряжаясь, танцевала, импровизируя целые балетные сцены.
А новогодняя ёлка! Как благодарна я своим родителям, дарившим мне каждый год настоящее ощущение чуда, волшебной сказки... Они по секрету от меня покупали пушистую ёлочку, где-то прятали, а затем ночью, когда я крепко спала, наряжали и клали под неё подарки. Я вскакивала утром от наполнявшего воздух аромата хвои и восхищённая, будила родителей. Они, как мне казалось, были в полном смятении! Кто бы это мог сделать? Затем папа всегда выходил на балкон и обнаруживал там гигантские следы на снегу. Ну, конечно же, Дед Мороз, кто бы мог сомневаться! Итак, сказка сопровождала меня повсюду...
Часто к нам в гости приезжал мой любимый дядя Феликс Даллада. Очень талантливый, добрый, красивый, он был одним одним из первых московских бардов, хотя всю жизнь работал как преподаватель-филолог. Но для меня он прежде всего был настоящим сказочником, добрым волшебником. Он утверждал, что нет на свете такой сказки, которую бы он не знал.Тут я нарочно начинала придумывать какое-нибудь заковыристое название, конечно, не существующее. Порой получалось что-то несусветное, как например, „ Пылающий принц“... „Да кто ж этой сказки не знает?“, - смеясь говорил мой дядя и рассказывал её мне, сочиняя, разумеется на ходу, да так выразительно, как настоящий артист в театре! А уж когда он брал гитару и начинал исполнять свои песни – необычайно романтичные, искренние, философские, а, порой, и шуточные – жизнь в доме просто превращалась в праздник!
А ещё в моём детстве был самый настоящий театр – с великолепным зрительным залом, величественной крутящейся сценой, таинственными кулисами, декорациями, уводящими в другие миры и прекрасными артистами. Это был Академический Малый Театр. Его волшебную атмосферу мне посчастливилось впитывать с самого раннего детства. Моя бабушка с дедушкой были артистами Малого театра, и я очень багодарна им и моим родителям, что в своё время они отвели меня туда на пробы. С тех пор я на долгие годы погрузилась в эту незабываемую волшебную атмосферу! Я играла детские роли и отдавалась своей работе всем сердцем и душой. Не знаю, могут ли взрослые профессиональные артисты так горячо переживать все сюжетные коллизии, как дети? „Живой труп“, „Госпожа Бовари“ , спектакли, которые привозила в Москву итальянская труппа с Эдуардо де Филиппо.
Ещё вспоминаются съёмки фильма „Пусть светит “, где я играла малышку Вальку и знаменитый Леонид Харитонов постоянно таскал меня на руках...
Все этит прекрасные, талантливейшие актёры окружали меня любовью, лаской, держали на коленях и бесконечно угощали шоколадными конфетами.
Цветы, аплодисменты, восторженные зрители – разве могло моё детство сложиться более сказочно?
Глава IV. Пусть всё будет как в сказке!
Создание в Германии школы музыки и искусств „Фортепиано и Фантазия“ стало реальным воплощением моей мечты, в которой квинтэссенция моей Души и все мои фантазии нашли живое отражение в окружающем мире, буквально внедрились в него. Мне очень хотелось „поделиться собой“ с детишками, которые ко мне приходили, передать им всё то прекрасное, что сама когда-то испытала, погрузить их с самого детства в атмосферу сказки, чудес и любви!
Скоро появился очень большой фарфоровый попугай, который поселился высоко под потолком, в кольце, прямо над широко раскинувшей свои ветви экзотической пальмой. Он с любопытством посматривал сверху вниз на детей и, как им казалось, внимательно следил за их игрой...
А сторожил нас всех огромный Тигр, который смотрел на всех очень строго! У всех кукол были свои имена и, конечно, свои характеры, чем они мне очень помогали во время уроков. Через некоторое время Волшебник , большая кукла-марионетка, довершил весь наш разнообразный „кукольный театр“. Он, внушая всем уважение своей длинной седой бородой и треугольным колпаком со звездой посередине, занял самое уважаемое место в углу.
Вскоре появилась очень красивая витрина с подсветкой. На каждой из её полок я устроила сказочные декорации, разместив соответствующим образом подобранные статуэтки и прочие декоративные элементы. Это была и Русалочка Андерсена с настоящими морскими ракушками, и Дюймовочка с эльфами, играющими на различных инструментах, и Герда с Каем из „Снежной Королевы“, любующиеся прекрасной фарфоровой розой...
Были и другие персонажи из сказок, их с огромным удовольствием рассматривали мои ученики и все гости. Но самым главным смыслом этой сказочной витрины было то, что все её персонажи оживали в музыке! Ведь все сцены из витрины соответствовали тем музыкальным сказкам, которые я играла детям, и которые мы вместе изучали прямо на уроках.
Надо сказать, что маленький театр я старалась устраивать везде, где только можно! Этому постоянному ощущению пребывания в сказочном мире в большой мере способствовали и картины, развешанные по стенам моей школы. Ведь параллельно со школой был организован и Интернациональный Центр Искусств, где постоянно проводились выставки с многолюдными и весёлыми вернисажами, концерты и музыкально-поэтические вечера.Экспозиция часто менялась, и каждая новая выставка по-своему окрашивала пространство, привнося новые свежие ощущения и создавая уникальную атмосферу. Разные художники, разные миры, разные образы и цветовые решения... Все это производило на детей сильнейшее впечатление, давало им возможность соприкасаться с выразительными живописными полотнами, эстетически развиваться.
Сама же школа „Фортепиано и Фантазия“ по счастью расположилась в потрясающем месте. Это был настоящий „райский уголок“, один из самых живописных, которые мне только удалось на своём веку повидать! Из всех окон школы на вас глядели поля, луга и лесные дали. Там гуляли олени, прыгали зайчики и белочки, торопливо перебегали дорожки сосредоточенные ёжики, а тёплыми летними вечерами пели соловьи... Разноцветные закаты, воздух, напоённый ароматом полевых цветов, бездонное звёздное небо и залитые лунным светом поляны! Наш домик был последним. Он стоял на опушке леса и буквально „врезался“ в звенящую тишину заповедника,нарушаемую разве что прекрасными мелодиями и аккордами, вылетавшими из окон нашей школы...
И за это я бесконечно благодарна Богу и Небесам!
Глава V. Я играю на рояле!
Как часто из откровенного разговора с человеком выясняется, что он в детстве учился музыке – в музыкальной ли школе или просто брал уроки игры на фортепиано. А что же сейчас? Чаще всего – к инструменту не подходит, всё забыл, сыграть нечего... Грустно! Для меня же это вовсе не означает, что он учился зря. Безусловно, музыкальные занятия сыграли свою позитивную формирующую роль, оставили свой след в духовном развитии человека, сделали его более гармоничным. Но об этом – позже. Жаль бывает, что у многих учившихся музыке людей так и не образовался репертуар из интересных и любимых произведений, которым всегда можно было бы порадовать себя и близких. Который бы „пробудил аппетит“ к его дальнейшему расширению, поддерживал бы исполнительскую форму. Именно создание такого репертуара стало первой практической целью, которую я ставила перед собой и учеником, принимая его в школу „Фортепиано и Фантазия“.
Мы разучивали простейшие пьески, которые обязательно должны были быть яркими, образными и исполняться двумя руками. К тому же они должны были быть очень эффектными, позволявшими показать себя и дать „позвучать“ роялю. Праздничная атмосфера концерта, восторженная публика, первые апплодисменты – всё это помогало в преодолении робости, страха, зажатости и закомплексованности.
Отыграв свою первую в жизни концертную программу и вкусив „нектар“ благодарности публики за „духовное откровение“, ученик, откланявшись, возвращался на своё место в зале, но уже в новом качестве. Он уже оказывался на следующей ступени и входил в статус „Я играю на рояле!“. И этот праздник должен был остаться с ним на всю жизнь. Мне очень хотелось, чтобы ребёнок полюбил играть, выступать перед своими родными и близкими, принимать участие в музыкальных вечерах... Мне очень хотелось, чтобы ребёнок в будущем не только сам окунался в океан прекрасной музыки, но и брал с собой в это увлекательное плаванье дорогих и близких ему людей, научился создавать особую высокодуховную атмосферу в собственном доме, в привычной для него среде…
В нашей школе концерты проводились два раза в год: летом – перед каникулами и зимой – на Рождество.
Являясь одновременно и праздником и, своего рода, экзаменом, они необыкновенно стимулировали занятия по фортепиано. Дети с большим интересом слушали друг друга, ревниво подмечая чужие успехи и горько негодуя на собственные ошибки. И хотя ни о каких оценках на любительском отделении речи быть не могло, всё же всем хотелось в следующий раз выступить ещё лучше и взяться за произведение посложнее.
Были и приглашённые профессиональные исполнители. Они показывали высокий уровень игры на инстременте и делали такой концерт по¬-настоящему незабываемым! И во всех концертах последним номером было моё собственное выступление. Я считала это необычайно важным для поддержания уважения учеников к преподавателю, у которого они учатся. Чаще всего я исполняла Баха, Дебюсси, Равеля и, конечно, свои произведения. В паузе мы устраивали праздничный стол с угощениями и шампанским для родителей. Возбуждённые и счастливые, под сильным впечатлением от игры друг друга, собственных выступлений и музыки в целом, дети имели возможность непринуждённо пообщаться, обменяться впечатлениями, обсудить интересующие их вопросы. Да и просто подружиться на почве Музыки.
Поэтому постоянное участие в концертах и как можно более быстрое приобщение к играющим на рояле было для меня необычайно важной целью всех моих занятий... Волшебное ощущение „Я играю на рояле“ стало тем счастливым парусом, под которым уходил в увлекательное плавание по океану Музыки каждый ученик школы „Фортепиано и Фантазия“.
Глава VI. Особенности методики
Серьёзного разговора о методике преподавания фортепиано, теории и композиции мне бы здесь заводить не хотелось, но кое-какими соображениями, маленькими „открытиями“ из моего личного опыта всё-таки хотелось бы поделиться.
Моя частная школа приравнивалась к государственному учебному заведению. Диплом школы давал право на поступление в музыкальный ВУЗ.
Наибольшей же популярностью пользовалось любительское отделение – весёлое, „лохматое“ и разношёрстное. Самым главным, что объединяло учеников этого отделения была влюблённость в музыку и огромное желание научиться играть на рояле. Способности у детей на любительском отделении были очень разные – от хороших и даже замечательных до просто „ никаких“. Именно дети с „никакими “ способностями, помноженными на страстное стремление научиться играть, меня интересовали больше всего.
При помощи специальных упражнений и тщательно подобранного репертуара я пыталась развить в ребёнке недостающие от природы качества. Самым главным при этом было для меня делать всё незаметно, чтобы ребёнок не понял своей „неспособности“, не потерял интерес к занятиям и в целом к музыке. Так, например, для развития чувства ритма я придумала ряд упражнений в четыре руки.При этом ребёнку надо было играть что-то очень простое, однообразно-ритмичное, а я должна была ему „бурно“ и очень красиво аккомпанировать. Действовало потрясающе! Казалось, что все эти незатейливые ритмические формулы на глазах проникают в детей, в их „плоть и кровь“! К тому же им всё это очень нравилось. Как же! Ведь они становились непосредственными участниками этой „настоящей “ музыки, её почти „концертного“ исполнения.
Для развития фортепианной техники и постановки руки я использовала тоже довольно простые упражнения на разные формы движения. И никаких изнуряющих гамм! Эти упражнения надо было исполнять по два раза, сначала – медленно и тяжело, потом – быстро и легко. Не надеясь, что дети будут прилежно заниматься дома, мы начинали с этих упражнений каждый урок. При этом я очень внимательно следила за игрой, делала попутно замечания, поправляла руку, выпрямляла спину... В общем, получалось что-то вроде обязательного „балетного станка“.
При разучивании пьес, даже самых простых, создавалась прекрасная возможность развивать общую музыкальность, выразительность исполнения, открывать в ребёнке порой глубоко спрятанную эмоциональность, чувствительность, способность фантазировать. Для этого с самого начала, сразу после того, как я сама проигрывала ему новую пьеску, мы начинали говорить о музыке, а не о нотах, которые ему предстояло разобрать. Мы пытались определить форму пьески, понять, где расположена главная кульминация. На слух ребёнок должен был определить фразы, найти их „вершинки“. Мы говорили о композиторе, о времени, в котором он жил. Дальше можно было пофантазировать о содержании музыки, придумать какую-нибудь эмоционально-окрашенную историю, связанную с ее названием... Всё это оказывалось очень действенным и эффективным и, в результате, приводило к тому, что дети играли не ноты, а музыку, в них „зашифрованную“...
Самые первые шаги у нас неизменно сопровождались созданием самодельных нот. Зачем? Ведь рынок изобиловал потрясающими, красочно иллюстрированными изданиями! Но как бы они ни были хороши, всё же эти ноты были воплощением чужой фантазии, продуктами деятельности чужой Души. Самодельные же ноты были „родными“, любимыми, сделанными и разрисованными своими руками. Здесь ребёнок получал отличную возможность проявить себя, свой вкус, своё понимание музыки, которую исполняет, своё отношение к ней. При этом закреплялись усвоенные на уроке теоретические знания. Маленький ученик должен был сам нарисовать нотный стан, ключи, найти и вписать каждую нотку, поначалу разными цветами и без длительностей. Соответствие семи нот от „До“ до “Си“ семи цветам радуги, от красного до фиолетового, делало ноты яркими и красочными.
Так появлялись на свет в виде нот самые простые, хорошо известные песенки, поначалу записанные буквами, соответствующими клавишам. „Нототворчество“ всегда сопровождалось собственными рисунками, в которых ребёнок должен был отобразить характер пьески, её настроение, ну и, конечно, название. Дети очень гордились своими нотами, с удовольствием играли по ним, показывали родителям и друг другу...
Репертуар
Теперь о репертуаре. Что и как играть, если не собираешься стать профессионалом? Главной задачей, которую я себе поставила, было всё-таки как можно скорее вывести ученика к „жемчужинам“ фортепианной классики, сделать ему небольшой, но очень яркий и выразительный репертуар. При таких малоинтенсивных занятиях и, порой, слабых способностях учеников, это требовало немалого времени и большой целеустремлённости.
Зачем же обязательно „жемчужины“, зачем шедевры? Да очень просто! Именно такая, гениальная музыка, могла по-настоящему зажечь, заинтересовать, проникнуть в Душу и заставить в себя влюбиться! Разучивая сонаты Бетховена или ноктюрны Шопена, прелюдии Баха, пьесы Дебюсси и т.д. ребёнок быстро рос и духовно, и технически. Он впитывал в себя все эти „драмы“ , отражённые в музыке. Проигрывая от раза к разу, он на подсознательном уровне постигал закономерность гармонии, формообразования, воспитывал свой вкус. Разучивая трудные места, интенсивно развивал и совершенствовал свою технику. И, в конечном итоге, был необычайно счастлив и горд, когда у него начинало что-то получаться! Конечно, всё это было далеко от настоящего профессиональ-ного исполнения, но разве в этом дело? Выразительность, эмоциональность, осмысленная фразировка, мотивированные кульминации, понимание произведения в целом – было доступно практически каждому, кто брался „по-любви“ за этот неподъёмный груз! Во время регулярных концертов ученикам удавалось показать и себя, и произведение, и королевские возможности Рояля! Таким образом шедевры мировой фортепианной классики навсегда обретали свой дом в Душах моих учеников и становились впоследствии частью их самих...
Но, конечно, не только классика была вхожа в репертуар. Был и, так называемый, десерт. Джазовые пьесы, рок, хорошие переложения для фортепиано музыки из фильмов и мьюзиклов, просто популярных песен... Это было приятным дополнением и своеобразным отдохновением.
Кому-то, совсем немногим, удавалось сочинять. Если получалось хорошо, ярко и убедительно, то пьеса исполнялась на концерте.
Самой мне тоже приходилось сочинять для своих учеников, учитывая их возможности и желания. При этом я старалось, чтобы пьесы были максимально образными, эффектными и очень лёгкими для исполнения. Они были предназначены в основном для начинающих, для того, чтобы их раскрепостить и вселить уверенность в своих силах. Такие пьески хорошо подходили для первых концертных выходов, с первыми заслуженными апплодисментами и первыми счастливыми поклонами доброжелательной публике.
„Музыкальные сказки“
Самой важной особенностью моей методики стали музыкальные сказки. Это были ярко иллюстрированные книжки с музыкой и текстом, которые по большей части делала я сама, заказывая художникам как можно более выразительные иллюстрации. Читала и играла я обычно в самом конце урока. Этого „волшебного“ момента ученики ждали с большим нетерпением, сравнимым, разве что, с чтением мамой или папой на сон грядущий. Эти книжки чаще всего были основаны на музыке знаменитых опер и балетов со сказочным сюжетом: „Волшебная флейта“, „Руслан и Людмила“, „Лебединое озеро“, «Снегурочка»...
Иногда это была просто классическая фортепианная музыка, под которую можно было „подложить “ любой рассказ: „Детский уголок“ Дебюсси, Сонатины Равеля, Соната А-Dur Моцарта, детские пьесы Гречанинова и многое другое... Ну и конечно, музыкальные сказки с моей собственной музыкой: „Гадкий утёнок“, „Русалочка“, „Дюймовочка“, „Волшебные сны старого Шнура“, „Давид и Голиаф“. Таким образом урок заполнялся живой, звучащей в исполнении преподавателя музыкой, выразительным чтением и подробным рассматриванием соответствующих сюжету и музыке иллюстраций. Кругозор ребёнка при этом неизбежно расширялся, совершенствовался вкус, эстетическое чувство, росла и развивалась общая музыкальность...
Через попутный анализ соответствия музыки сказочным образам и всем перипетиям сюжета, можно было легко перейти к основам теории музыки, знакомству со средствами музыкальной выразительности; поговорить о гармонии, о разнообразной окраске аккордов, о полифонии, о ритме, о различной фактуре. Вот – радостное мажорное трезвучие, вот – грустное минорное. Уменьшенный септаккорд – буря на море, а вот увеличенное трезвучие – волшебство... От простого к всё более сложному и утончённому пониманию гармонической окраски... Основные принципы формообразования также легко находили отражение в сюжетной линии.
А какое неизгладимое впечатление производило на ребёнка выразительное исполнение музыки самим преподавателем! Это ведь были не те детские пьески, которые он сам разучивал и исполнял на уроках. Это была настоящая „большая“ музыка! Она захватывала и уносила далеко-далеко...
Всё вместе было похоже на маленький театр, который я дарила своим ученикам, и таким образом смягчала, амортизировала напряжение, неизбежно связанное с обучением. Урок оживал, избавлялся от схоластичности и сухости, становился желанным! Количество учеников постоянно росло. Репутация школы становилась всё выше и выше. И мне было необыкновенно приятно, что то „гнесинское тепло“ , которое я впитала с самого детства, та сказка, которой я сама была очарована, вселялись в Души моих учеников и мы начинали с ними говорить на одном языке – на языке влюблённости в Музыку! А этот язык никогда ещё не нуждался в переводе...
Глава VII. Через музыкальную сказку к средствам музыкальной выразительности и основам теории
С самого начала существования моей школы мне захотелось сказать „нет“ сухой теории! Сначала почувствовать, пережить, выработать своё личное отношение, а уж потом узнать – как это называется. Аккорды с их красками, лады, ритмы, фактуры- буквально всё мне хотелось преподнести ученику на уровне образов, красок, которыми „нарисованы “ музыкальные шедевры.
Бывает так, что человек, не обладающий абсолютным музыкальным слухом, но в в целом музыкально развитый, имеющий хорошее воображение и слуховую базу, может не хуже, а порой даже лучше иного „абсолютника“ угадывать сложные гармонические обороты, запоминать аккордовые последовательности, „капризные “ темы, чувствовать форму. Феноменально, казалось бы на первый взгляд! Я сама, была многократно тому свидетелем. И тут, как мне кажется, всё дело в образах, которые стоят за каждым аккордом, интервалом, ритмической фигурой или оркестровой краской...
Образы, которые по-существу состоят из звуков и пауз, но не нуждаются при их определении быть вновь расщеплёнными на конкретные звуки и паузы, а впечатываются в сознание как нечто целое и неделимое – вот, что является здесь основополагающим. Как можно спутать волшебное увеличенное трезвучие, будто балансирующее в невесомости, с угрожающе-штормящим уменьшенным септаккордом? Скрежетание больших септим и малых нон с архаичной пустотой чистых кварт и квинт? А гамма тон-тон-полутон, „прокофьевская“ доминанта, „рахманиновская шестая“ и т.д. и т.д. ... Всё это образы, которые угадываются мгновенно, благодаря своей уникальной выразительной окраске. В особенности, если они находят своё подтверждение в содержании музыкального произведения и непосредственно с ним связаны.
Размышляя таким образом и принимая во внимание то ограниченное время, которое отводится для уроков, я пришла к выводу, что музыкальная сказка является прекрасной платформой для знакомства ребёнка с основами теории музыки. Здесь всё подчинено развитию сюжетной линии, усилено цветными иллюстрациями. Любое настроение – радость, грусть, негодование, погружение в мечтательное созерцание, также как и любой персонаж – добрый, злой, смешной, нелепый и так далее, находят своё отражение в музыке, легко воспринимаются ребёнком и через анализ средств музыкальной выразительности выводят на основы теории. Таким образом теоретические сведения подаются во время урока не сухо и отвлечённо, что чаще всего приводит к опасности их моментального „выветривания“, а жизненно ярко и образно, через музыку. Эти теоретические знания, усиленные триединством литературного содержания, музыки и изображения, глубоко западают в память и являются прекрасной основой для дальнейшего музыкального развития, накопления слухового багажа.
Как музыкальные сказки помогают „жить“ в музыке
„Я в музыку порой иду, как в океан...“
Шарль Бодлер
Океан музыки... Таинственное, завораживающее, ошеломляющее пространство! Как прекрасно, если с раннего детства оно становится естественной средой обитания и формирования юной Души. И как это важно для ограничного вхождения в область овладевания исполнительскими навыками, постижения основ теории музыки, первых композиторских опытов. „Он вырос в музыкальной среде“ – такими словами часто начинаются биографии знаменитых композиторов, исполнителей и дирижёров. А может это и явилось, наряду с выдающимися природными способностями и особым строем Души, той могучей доминантой, которая подарила нам Баха, Моцарта, Бетховена и многих других гениев? Ребёнок, растущий в доме, где постоянно звучит „живая“ музыка, попросту – живущий в музыке, оказывается невольно вовлечённым в музыкальное пространство, в этот безграничный, дышащий и пульсирующий океан! Он погружается в него целиком, начинает „плавать“, наслаждаться, на подсознательном уровне усваивать всё то, что в будущем придётся скрупулёзно изучать. Живя в музыке, впуская её в себя, делая её своей, ему удаётся впоследствии без особого труда постичь её теоретически, как конструкцию, расщепив и проанализировав. Да и в совершенствовании своего исполнительского мастерства ребенок преуспеет скорее, имея перед собой постоянно звучащие образцы в виде родителей или других членов семьи.
Ну а что, если нет этой музыкальной среды, нет дома, где с утра до вечера разучивается и исполняется музыка? Что в таком случае могут дать редкие и порой слишком сухие уроки музыки? Насколько интенсивно будет в этом случае музыкальное развитие ребёнка и как далеко он сможет продвинуться? На какую базу будет опираться изучение теории?